Офелия улыбнулась этим словам, но упрямо не выпускала клубок.

– А лорд Уильям?

Со слов знакомых миссис Карлтон выходило, что в юности Уильям был славный, но больно беспечный и ветреный. Почти сразу промотал в карты отцовское состояние («Да будет и ему земля пухом!» – вставила тетушка, говоря о Дориановом деде). Дошло до того, что и Рэдклифф-Холл, фамильная гордость, едва не ушел с молотка. И лорд Уильям, скрепя сердце, открыл с одним ловким товарищем дело: поставил все на торговлю с колониями и в итоге не прогадал.

– Где видано, чтоб аристократы работали! – посетовала рассказчица, продолжая вязать. – Это племянник с рвением берется за труд, а батюшка его, как мне рассказывали, иной был. Но не каждому чужой ломоть сладок: смирился, денег скопил. После сорока надумал жениться. Была одна мисс, Кэтрин Гамильтон, ей минул шестнадцатый год. Увидел и влюбился без памяти!

А дальше, дорисовала Офелия, все было как в книгах: родители Кэтрин не стали противиться, возложив на жениха большие надежды, а сама она, хоть и чуждалась сперва мужа, который ей годился в отцы, разглядела в нем доброе сердце и ответила горячей взаимностью.

– Я видела новую леди только раз, когда навещала лорда Уильяма в поздние годы. Мила, добра, жизнерадостна – сущий ангел! Даже слуги между собой звали ее ласково госпожой Кэти. Красавица, только недужлива с детства, как хрупкий тепличный цветок…

Офелии живо вспомнился портрет дамы в синем из галереи. Так вот какая она, славная госпожа Кэти!

– Что за парой они с графом были! Не все браки, голубка, строятся на любви, но им судьба щедро сыпала милости. В первый же год народился наследник – наш Дориан. В няньках у него ходила моя родственница, Джейн Моррис. Она мне и рассказывала, что у них да как. У лорда Уильяма дела сразу в гору пошли. Племянник говорил, что тот был членом какой-то Компании в Индиях, да я ничего в этом не смыслю. Но главное, выкупили поместье! Переделали так, что любо взглянуть: пристроили флигели, где оранжерея с библиотекой, все со вкусом, по моде…

Как ни хотелось Офелии поторопить тетушку, ее рассказ лился тягуче и плавно под бряцание спиц. Вот подрастает, окруженный вниманием и заботой, маленький Рэдклифф. («Дамы всё детей на нянек и мамок бросают, – ворчала рассказчица, – а леди его с колен не спускала»). Джейн Моррис не видала ребенка светлее и ласковее, чем Дориан. Он не пошел ни в мать, ни в отца, но какими большими и чистыми у него были глаза, как радостно они сияли! И каким звонким смехом он заливался!

– Не верится даже, что это племянник… Я его в детстве не видела, но Джейн Моррис лгать не умела: говорила о нем всякий раз с блаженной улыбкой, так уж к нему привязалась. Да и он ее за родную считал…

Увлекшись, старушка не заметила, как застыла в изумлении ее слушательница. И это ее опекун? Ни разу не слышала она чистосердечия в его смехе, не встречала привета в полуулыбке. Всегда собран, себе на уме… Сфинкс без возраста, о нем ли сейчас идет речь?

Голос у миссис Карлтон успел помрачнеть. Лорд Уильям, как она выразилась, сполна отплатил за грехи юности. Все чаяли, что леди Кэтрин с годами окрепнет, но проклятая чахотка точила ее изнутри. Роды она перенесла тяжело, и врачи запретили ей иметь еще детей, как ни хотел того Уильям. Хотя она жила еще несколько лет, окруженная заботой, угасала, как свечка. Бедный граф не находил себе места, и Джейн Моррис не могла смотреть без слез, как она мается… а весной, когда природа потянулась к первому солнцу, милой госпожи Кэти не стало.

– Уйти такой юной! Одно утешенье, голубушка, что душа ее теперь в лучшем мире.