Еще была одна мною проверенная и безошибочная теория. Смерть среди наших домов гуляла по часовой стрелке: сначала в 231-ый дом приходила, потом – в 229-ый, потом – в 231/3, а потом в наш дом наведывалась. По часовой стрелке людей забирала, гуляя по кругу, но не каждый год, в високосный же год – крест-накрест. Я точно знала, в какой дом придет, а вот кого именно заберет, знать – не знала и знать не хотела. Бегали мы еще гурьбой, когда музыканты играли похоронный марш, чтобы посмотреть на похороны, обычно молодых и почетных провожали с музыкой, которая была естественным атрибутом похорон.

Родители все время были на работе. Мама пошла работать, когда мне было восемь месяцев, и со мной дома оставалась моя бабушка. Бабушка Ира была потрясающей свекровью, она очень любила и защищала нас, ее внуков, берегла маму и уважала папу. Готовка, дети, магазины – все было ей по силам. Прожили мы вместе с бабушкой долгих семнадцать лет. Мое детство очень скрасили бабушки.

В мои семь месяцев от роду к нам переехала бабушка, папина мама, олицетворение моего тепла и любви, Ирина Васильевна Гурова (в девичестве Ускова). Женщина, которая была эталоном и образцом сильной русской женщины, моя умница. Ее поступки, слова, наставления, отношение к жизни – это тот фундамент, на котором созидался мой характер и мое будущее. В нашей семье был культ бабушки. Никто не мог ей возражать и не слушаться. Даже мысль огрызнуться и нагрубить бабушке просто не представлялась возможной, и такого никогда и не случалось! Сейчас пишу о ней и улыбаюсь, родная моя «Арина Родионовна», как у Пушкина, кормилица.

О своем деде же, Михаиле Антоновиче, я узнала только от бабушки. Папа о нем никогда не рассказывал, а я почему-то никогда и не спрашивала. Подсчитав, могу сказать, что моему отцу было восемь лет, когда призвали деда на фронт, и он так и не вернулся с войны. Бабушка получила похоронку о том, что пропал без вести. В повествовании о своей жизни бабушка Ира как-то поделилась своей историей. Снится ей сон, как она со своими тремя сыновьями пошла по улице, где они жили тогда в городе Шахты Ростовской области, в самое ее начало. Я даже припоминаю, о каком доме говорила бабушка, где забор стоял на каменном основании. Она мне его показывала в детстве. И рассказывает же дальше, стоит на этом каменном основании поп в черной рясе с большим крестом на животе и раздает толпе людей крестики, причем разные. «Я – говорит – подхожу, он мне в руку передает три маленьких крестика для детей и один большой черный крест: „На, возьми, это тебе!“ И тут проснулась я и завыла, поняла, что погиб мой муж, твой дед». И вправду, он так и не вернулся. Я в детстве, слушая бабушку, про себя мечтала, чтобы дедушка не погиб, а сбежал бы в Америку и жил бы там с другой семьей. Он был очень умный, или как сейчас бы сказали, предприимчивый. Но вестей так и не пришло ни из Америки, ни из России. Пропал без вести. Даже некуда поехать цветы положить и поклониться ему.

Буквально две недели назад, в июне 2020 года, я узнала, где поженились дед с бабушкой. Совершенно случайно из интернета я узнала о месте, откуда призывался родной брат бабушки, дедушка Гриша. Корни моего отца тянутся из Рязанской области Сапожковского района села Кривель, места рождения бабушки Иры, его мамы. После замужества она перебралась в село Дмитриевка, рядом с тем селом, в семи километрах от силы. Мне в детстве бабушка говорила, что она с тех мест, где родился Есенин. И теперь я точно знаю, где это. Дед был легендарным. Бабушку он засватал, когда ему было девятнадцать лет, а ей – двадцать один год. По меркам того времени она была уже старой девой. Бабушка утверждала, что красавицей никогда не была: маленькая на кривых ножках и с бесцветными серыми глазами. Жила она в богатой семье, зажиточной. Как-то раз зимой, сидя на кухне, когда мне было тринадцать лет, бабушка рассказывала: «Иринка, у меня было две шубы: одна мутоновая, а вторая – из светлого руна и подбитая изнутри мехом морского котика; три тулупа: один из овчины, один вышитый нарядный и дубленка „с чем-то“». Я слушала, открыв рот, так как дубленки той порой только входили в моду, а у меня была искусственная шубка, нифига не греющая, коричневая с капюшоном, как тогда говорили, шуба из дохи. Что такое «доха», я до настоящего момента не имела представления. По мне, так это «дохлая негреющая шуба». (В этот момент я решила все-таки посмотреть значение этого слова.) Оказывается, ДОХА́ (калмык.) – это шуба мехом внутрь и наружу. В общем слушала бабулю и восторгалась. Сколько братьев и сестер у нее было – не знаю. Знала только про одного родного ее брата, деда Гришу. О нем тоже будет рассказ, но позже. Сегодня обратилась к «Гуглю», так я называю интернет, и обмерла: в селе Кривель на обелиске 24 человека с фамилией Усков. Наверняка это наши родственники по бабушке Гуровой (Усковой) Ирины Васильевны. Позвонила Гене, моему любимому брату, тот выслушал и в ответ спрашивает: «Ну что, поедем?» Ага, в карантин прям нас туда и пустили.