и отцы их валялись в моих ногах…
Что наградою мне от времён былых?
Я отвечу тебе – только боль и страх.
Где же римская честь и великий долг?
Где сограждане в этот унылый час?
Я один, словно загнанный кем-то волк,
и всё чаще мне снится покойный Красс.
Он бредёт по пустыне среди песков,
ищет голову Публия. Слышен плач…
Из разрубленной шеи стекает кровь
на его императорский алый плащ.
Легионы его – целых восемь штук —
все лежат на песке, испустивши дух.
Груды римского мяса без ног и рук —
плата тысяч людей за гордыню двух.
Я кричу ему: «Марк, подожди, постой!»
Он плюёт в меня кровью, идёт во мрак…
Просыпаюсь, но призрак его со мной.
И в посмертии я его главный враг.
А ведь был ещё Цезарь, и был Помпей.
Тоже кончили плохо, с собой забрав
столько нобилей, да и простых людей…
И поди теперь выясни, кто был прав.
Ты прости меня, Аттик, за тон письма,
это, видимо, старость берёт нас в плен.
Я смертельно устал, я схожу с ума
и мне кажется – всё суета и тлен.
Может лучше и правда принять как есть
это время собак? И, лишившись сил,
позабыть свою гордость, былую честь,
и на форуме каяться в том, что жил?
Прославлять палачей, предавать родных,
извиваться как шлюха у чьих-то ног?
Я уже не смогу (пусть найдут других),
но противно мне, Аттик, что раньше мог…
Постарел… Но пускай я всё тот же трус,
и пускай ходят слухи, что я не тот,
я найду в себе мужество, я вернусь
в эту битву за правду и наш народ.
Пусть они знают все, кто попрал закон —
я и мёртвый продолжу являться к ним.
Моё имя по-прежнему Цицерон.
Я и есть Вечный Город.
Я – это Рим.
Цезарь
Интриги и сплетни, бравада и страх,
обыденный пафос в дежурных речах,
смирение бедных и глупость богатых…
Здесь нет невиновных и нет виноватых.
Республика, словно одна из старух
с Коровьего рынка, испустит свой дух
под звуки трубы и пустых разговоров
в тени наших статуй и грязных заборов.
Кто вспомнит о ней через тысячу лет?
Каким будет ею оставленный след?
Но разве она озабочена этим?
Скорее наследством, оставленным детям.
И в этом вся разница между тобой
и теми, кто горд своей жалкой судьбой.
В тебе есть желанье сравняться с богами
и целую вечность владеть над умами.
Ты понял, что правда не так уж важна,
что наша реальность горька и скудна.
Так стань же актёром и неповторимо
сыграй свою роль для величия Рима!
Почувствуй толпу, настроения масс,
как делали это Помпей или Красс.
К морали взывай по заветам Катонов
и чти соблюдение древних законов.
Свои легионы – засыпь серебром
и ими прикройся, как верным щитом,
а плебсу достаточно зрелищ и хлеба,
за это любого возносят до неба.
С сенатом учтивость поможет всегда,
но пусть будет вечной стальная узда,
что мною надета на эти отродья —
они понесут лишь ослабишь поводья.
Не верь никому, даже близким своим,
тебе же обязан поверить весь Рим.
Влюби в себя этот заносчивый город,
ты сможешь. И хоть ты ещё очень молод
пройди по оставленным мною следам,
закончи всё то, что не сделал я сам.
Стань первым на этом параде тщеславий.
Я верю в тебя, мой любимый Октавий.
Кассий
Как призрак, заблудившийся во тьме,
я вновь не нахожу себе покоя.
Скорей бы окончание отбоя,
чтоб вместо многоточия в письме
поставить точку здесь, на поле боя…
Я вновь пишу тебе, Великий Гней,
хотя ты мёртв, а я не верю в души.
Но раз ты снова мой покой нарушил,
войдя в мой сон персоною своей,
то знай, что в этой битве я не струшу.
Я, впрочем, не был трусом никогда,
уж ты-то знаешь Кассия Лонгина.
Мы столько прошагали по чужбинам,
мы столькие спалили города…
Не ради статуй в центре Палатина,
но ради нашей чести мы с тобой
на край земли водили легионы.
Когда менялись люди и законы
в Республике, анархией больной,