И борются во мне
глупец Орфей и Лот,
усиливая боль
от прошлого стократно.
А в нём нет никого,
лишь тени от теней,
лишь соляных столпов
царит столпотворенье.
Но музыка звучит,
и я пойду за ней,
чтоб оживить тебя
хотя бы на мгновенье.
Непреходящее
Помнишь ли наши счастливые дни?
Я не забыл их, поверь.
Если нетрудно, то просто шепни:
где ты теперь?
Где ты, когда я вхожу в пустоту,
словно в открытую дверь?
Где ты, когда обнимаю не ту?
С кем ты теперь?
С кем ты, когда я, сошедши с ума
от невозвратных потерь,
жду от тебя да хотя бы письма?
Кто ты теперь?
Кто ты теперь для меня? Подскажи.
Я словно загнанный зверь…
Знаешь, я правда тобой одержим.
Как ты теперь?
Ты вновь один…
Ты вновь один. Запутывая след,
идёшь навстречу вечеру и ночи,
а за спиной уже так много лет,
что даже вечность сделалась
короче.
Вокруг не те и в памяти – не те.
Да и в грядущем та же панорама.
Ты вновь один в безликой пустоте,
шагаешь не пойми куда упрямо
среди деревьев, пластика, стекла,
вдоль переулков без конца и края…
Здесь жизнь твоя куда-то утекла,
как вдоль бордюра речка дождевая.
Её ли ищешь, с ней ли говоришь,
который год считая километры?
Ведь не ответит, разве только лишь
напомнит о себе порывом ветра.
И ты замрёшь, и всё вокруг замрёт
лишь на одно короткое мгновенье,
но после мир продолжит свой полёт,
а ты уйдёшь во тьму. Без сожаленья.
Оракул
О, мой оракул, ключ моей судьбы…
Ты за меня по-прежнему в ответе.
Там, за окном всё множатся гробы,
но я живу, ещё живу на свете.
Пока ты есть, пока взаимосвязь
моя с тобою не истлела прахом…
Я слов твоих изысканную вязь
перевожу с волнением и страхом.
Ты знаешь всё о людях и богах,
о времени ушедшем и грядущем,
о боли, пламенеющей в сердцах,
и о надежде, всё ещё живущей.
…Так и сегодня, жизнью удручён,
спешу тебя спросить, как очевидца,
спешу узнать – виновен ли я в чём,
и если да, когда же мне простится?
Задам вопрос и получу ответ,
а вместе с ним простое осознанье,
что невиновных не было и нет…
И в этом вся проблема мирозданья.
Я поклонюсь тебе и выйду прочь,
всё повторяя эту мысль простую.
Мне отзовётся еле слышно ночь:
«Не принимаю, но не протестую».
Contra spem spero
Иванов… Он и Бога, и чёрта
признаёт. Иванов не дурак.
Он у храма толчётся по чётным,
по нечётным стремится в кабак.
Мы тут все иногда Ивановы,
жизнь даётся единственный раз…
Почему же от Божьего слова
мне так холодно стало сейчас?
То ли осень готовит мне ложе,
то ли просто лишился я сил…
И молюсь: – Упаси меня, Боже.
От меня самого упаси.
Зеркала
Усталый взгляд из глубины стекла
едва мерцает в полумраке ванной.
«Я убегу от этой жизни странной.
Меня запомнят только зеркала».
Усмешку выдаёт в стекле двойник,
но тут же хмуро опускает брови.
Он помнит бритву и потоки крови.
И шрам на шее, что тогда возник.
Ещё не время. Пьеса всё идёт.
Чьи мне сегодня выпадают роли?
Последняя приелась мне до боли —
князь Мышкин, а вернее, идиот.
…Любовь сидела во втором ряду,
а в первом роковая увлечённость.
Пропали обе. Вот такая новость.
«Эй, постановщик, да и я пойду…
Я убегу от этой жизни странной.
Меня запомнят только зеркала».
И мой двойник из глубины стекла
слегка кивает в полумраке ванной.
Всего лишь стихи
Это всего лишь стихи? Конечно.
Это всего лишь игра в слова.
Пусть и не так уж она нова,
но она будет с тобою вечно.
Это всего лишь стихи, всего лишь
эхо от залпов душевных битв.
Строки, которые ты запомнишь
лучше, чем строки своих молитв.
Это всего лишь стихи, но всё же
именно им и дано спасти
тех, кто не может сойти с пути,
но и идти никуда не может.
В чёрной вселенной горячий свет,
летящий тебе вослед…
Ad se ipsum
Уснуть бы —
и снова в дошкольники,
в совсем позабытые годы,
где ждут подмосковные дворики,