– Собраны, – отвечаю максимально ровно. – Машина, поезд или самолёт?

– Машина. Не люблю летать.

Интересная особенность, учитывая его образ жизни. Только я, пока замещала его секретаршу далёкие пять лет назад, всего за десять дней заказывала билеты на самолёт трижды.

– Привет, папа, – из-за меня выглядывает смущённый Ромка. Вся его активность резко испарилась, но я-то знаю, что она распирает его изнутри. – Ты нас правда забираешь?

– Здравствуй, мальчик. Правда.

Мальчик.

Офигеть. Просто «здравствуй, мальчик».

Я отхожу в сторону, впуская Нажинского. О чём с ним говорить – понятия не имею. Всё, чего мне хочется – это вцепиться ему ногтями в лицо.

– Зачем вам столько вещей? – спрашивает, указывая на два чемодана, сумку и рюкзак. – Я же сказал, что обеспечу всем необходимым. Возьмите только документы.

– А моих динозавров можно? – спрашивает Рома, грустно глядя на собранный рюкзачок и игрушками.

– Других куплю.

– Но это мои любимые. Смотри: вот тирекс, вот карнотавр, вот кархародонтозавр.

– Смотрю, ты знаешь достаточно сложные названия, – кажется это не попытка взаимодействия, а что-то сродни удивления. Но Ромку ужасно воодушевляет.

– Я много знаю! – восклицает он. – И про места их обитания, и ещё про разные виды. И про палеозой, пермский период, мезозой.

Ромка просто влюблён в динозавров. Иногда мне кажется, что дети трёх-шести лет знают о динозаврах больше, чем палеонтологи.

– У меня энциклопедия есть – мне Дед Мороз в прошлом году подарил. Я её тоже взял. Хочешь, покажу? – Ромка бросается к своему рюкзачку.

– Не нужно, – обрывает его Нажинский, глядя на часы. – Нам пора выезжать: уже девятнадцать пятьдесят шесть.

– Мы возьмём свои вещи, они нам нужны… Ярослав Юрьевич.

Назвать Нажинского по имени я не решилась.

– Хорошо. Но поехали уже.

Он, к моему удивлению, берёт одну сумку и чемодан. А потом кладёт их обратно, забирает Ромкин рюкзак с динозаврами, забрасывает его на плечо, снова берёт сумку и чемодан.

Надо же, а я уж подумала, самой тащить придётся.

– Надеюсь, детское кресло есть? – спрашиваю уже у машины на улице, стараясь игнорировать любопытные взгляды соседей в окна.

– Есть, я купил.

– Хорошо, что ты всё можешь купить, да? – бормочу себе под нос, пока Нажинский складывает наши вещи в багажник машины.

Надеюсь, он не услышал.

Я усаживаю светящегося восторгом Ромку в дорогую тачку его папаши, пристёгиваю, а потом залезаю и сама рядом. На переднее совсем не хочу.

Через несколько минут машина трогается, а я прикрываю глаза. Мы с Ромкой едем в неизвестность.

– Мам, я писать хочу, – шепчет Ромка мне, потирая сонные глазки.

– Нам нужна остановка, – говорю громче, чтобы Нажинский на переднем сидении услышал. – Роме нужно в туалет.

– Мы на скоростной трассе, – отвечает, не отвлекаясь от дороги. – И уже дважды останавливались.

– И что теперь, ему описаться?

– Ну памперс бы надела.

– Ему четыре, какой памперс?

– Уже четыре с половиной, мам, – тихо поправляет меня Рома.

– Да, зайчик, – киваю ему и сжимаю руку. А потом снова обращаюсь к Нажинскому, рискнув назвать его просто по имени: – Нам нужна остановка, Ярослав. Он ребёнок, и терпеть не может. Да и вредно терпеть.

В отражении зеркала вижу, как он поджимает губы, но всё же сбавляет скорость и съезжает на обочину в промежутке между ограждениями.

Я выбираюсь из салона и помогаю вылезти Роме. Нажинский тоже выходит, разминается, смотрит на часы на руке в нетерпеливом ожидании, пока мы там сделаем все дела.

– Мам, дашь печенье? – Ромка прячет зябнущие руки в рукава. – Есть теперь хочется.

– Не сорите в машине, – говорит мужчина, а я подкатываю глаза, отвернувшись.