Лиза не спорила. Сквозь паутину капельниц она смотрела на немолодую, уставшую и раздраженную по жизни женщину и жалела её, понимая и принимая все её желания и претензии. Казалось, не было на свете ничего такого, чего Лиза не могла бы понять и простить. Даже когда полгода спустя Вадим, оставив её с трехмесячной малышкой, укатил с друзьями на курорт по неожиданно подвернувшейся путевке. И на её робкий, даже не протест, а вопрос: «Как же мы тут без тебя?», ответил раздраженно: «Две няньки на одного ребенка – явный перебор. И потом, ты же отдыхала всю беременность, а я должен вкалывать без отпуска?» Она не посмела усомниться в его правоте. Хотя было совершенно непонятно, о каком отдыхе шла речь. До семи месяцев Лиза работала, затем делала ремонт в их запущенной, оставшейся от матери квартире, где стены не белились чуть ли не с 1913 года.

Не сказала Лиза ни слова и в тот день, когда после конфликта с капитаном Вадим, «гордо» хлопнув дверью, ушел с работы. Не упрекала и позже, когда после месяца безрезультатных поисков нового места работы он, амбициозный и не привыкший быть невостребованным, впал в затяжную депрессию.

Мрачный и небритый, Вадим сутками лежал на диване, злясь и обвиняя весь мир, а заодно и жену, которая разрывалась между домом, полуторагодовалой дочкой и курсами парикмахеров.

– Парикмахер! Что это за профессия? С твоим-то журналистским образованием! Ты хоть понимаешь, что это деградация, шаг назад! – бесновался он, когда узнал, что три раза в неделю ему придется по вечерам нянчиться с дочерью.

– Да, наверное… Но… Но, Вадим, я смогу приносить в дом хоть какие-то деньги, пока у тебя, ну… не… наладится с работой… – робко оправдывалась Лиза, пытаясь касаться этой темы как можно деликатнее.

– Ради Бога, не смеши меня! Деньги она будет приносить. Ты хоть знаешь, что такое – работать? Ты же всю жизнь просидела за чужой спиной, сначала маминой, а потом моей.

– Но ведь я работала до самого декрета, – не для того, чтобы оправдаться, а скорее ради справедливости возразила жена.

Ох, как не любил Вадим возражений. Лизиных в особенности. Они вызывали в нем отчаянные, неконтролируемые приступы ярости.

– Что ты называешь работой? Написание дурацких статеек в никому не нужной газетенке?! Это там, при совке, ещё можно было просирать бюджетные деньги, расплодив целый штат бездарей и бездельников. Ты что, не понимаешь, что сейчас всё изменилось, что сейчас другое время! И уже никто никому просто так денег не заплатит. Ну, где, где она, твоя газета, теперь? А-а?! Что, кончились посиделки с гарантированной зарплатой?! Сейчас, милая моя, нужно пахать или делать деньги, а для этого нужны мозги! Замечу, мужские мозги, а не ваши, женские, с идиотскими идеями и прожектами. Неужели за все эти годы замужества ты так и не смогла понять, что деньги в дом должен приносить мужчина! – он немного выдохся, подошел к окну и, открыв форточку, взял с подоконника пачку сигарет. Пачка оказалась пустой. В сердцах он скомкал её в кулаке.

– Но ведь ты… – начала Лиза и запнулась, понимая, что не решится на обвинение.

Этих слов оказалось достаточно. Зверея, Вадим швырнул пустую пачку в лицо жене:

– Я знал, что рано или поздно это случится, что ты перестанешь верить в меня, покажешь свое женское потребительское начало, но… но опуститься до упреков!

– Вадим, ты меня неправильно понял. Я все понимаю и абсолютно ни в чем тебя не упрекаю. Просто у нас закончились деньги. Давно… – её голос погас, – я не могу больше одалживать и брать деньги у твоей мамы.

– А не нужно одалживать! И брать у мамы тоже не надо! Деньги нужно разумно тратить, а не транжирить на всякую ерунду! Это, между прочим, твоя основная задача – быть экономной! Когда ты уже, наконец, поймешь, что женщина должна не зарабатывать, а разумно тратить! Ра-зу-мно! Хотя, где же ему взяться, уму-то!