– Извините, что потревожил. Больше вы меня не увидите. Ауфвидерзейн! – развернулся и пошёл в темноту.

Отныне я понял, что буду вести войну в тылу врага, так сказать, в индивидуальном порядке.

«Ну и ладно. Ну и пусть. Главное – как можно больше уничтожить гадов. А как уж я это буду делать – совершенно неважно!»

– Подождите, Алексей, – остановил меня разведчик.

Я не стал строить из себя недоговороспособного. Сразу остановился, развернулся и как можно более безразличным тоном спросил:

– Ну?

Собеседник подошёл ближе.

– Алексей, ситуация сложная. Но давайте попробуем в ней разобраться. Вы согласны, что мы с вами друзья и не хотим причинять друг другу ни хлопот, ни вреда?

– Полностью согласен.

– Тогда давайте поступим вот как. Всё, что вы мне рассказали, просто оказалось удивительным. Об этом я должен доложить наверх. И если они не сочтут меня сумасшедшим, пришлют свои инструкции и директивы. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – заявил я и тут же добавил: – Господин Шульц, раз уж вы будете связываться с Центром, то могу вас попросить кое-что им передать и кое о чём у них узнать?

– Конечно, Алексей. Что мне нужно им сообщить?

– Спросите, пожалуйста, долетел ли к ним самолет с остатками дивизии. И поинтересуйтесь, пожалуйста, о самочувствии бойцов, командиров и медперсонала. А еще попросите их, если у них есть связь с подпольем Троекуровска или какие-то другие возможности, то пусть поищут юго-западнее аэродрома, в болотах, лейтенанта государственной безопасности Воронцова.

– Этот лейтенант госбезопасности осведомлён об архивах в вагоне? – тут же вспомнил о своём визави.

В этот момент я понял, что сейчас мне нужно сразу же обеспечить алиби Воронцову, если, конечно, он жив. А потому заявил:

– Да откуда? Он же в тот момент на станции не был, когда вагоны взорвались. Архива он не видел. Я просто с ним при отступлении из города выходил. Он в болоте потерялся.

– Но вы рассказали о секретных документах?

– Нет, конечно.

– Почему? Вы посчитали это неважным?

– Вот именно! – честно ответил я и, пока явно беспокоящийся разведчик меня не перебил, продолжил: – Какой мне был прок от той информации? Ну вот сами подумайте. Вы просто не представляете, что там вокруг творилось в тот момент. Немчура со всех сторон летела, ехала и бежала в наступление. Разве в той обстановке меня могли интересовать какие-то бумажки?

– Но вы уверены, что вагон с бумагами уничтожен? – ещё раз затронул надоевшую тему визави.

– Сам видел! – уверенно сказал я, уже сто раз пожалев о придуманной истории. И чтобы разведчик перестал беспокоиться, более подробно поведал о том фрагменте боя. – Находясь на чердаке одного из зданий, я прикрывал отход отряда, работая в качестве ПВО. Но вражеских самолетов, задействованных в налёте, было так много, что всех я перестрелять не успел. К тому же авиационные бомбы – это, я вам скажу, далеко не пушечные снаряды. Как бахнет, так половина огромного дома сложится, а то и весь. И вот все эти бомбы сыпались на город, на вокзал и депо. И разумеется, всё это сыпалось и на железнодорожные вагоны. Так что не переживайте, насчёт архива – всё предано огню и пепел развеян. Однако когда выйдете на связь с Центром, обязательно сообщите, чтобы Воронцова поискали. Возможно, он жив. Ведь не так уж много времени прошло с нашего расставания.

– Хорошо. Я запомнил. Ещё что-нибудь?

– Да, есть ещё кое-что важное. Передайте, пожалуйста, что среди выходящих из-под Новска войск было замечено достаточно большое количество предателей и шпионов. Многих из них мы разоблачили и ликвидировали, но в суматохе и суете тех дней всё же кто-то мог ускользнуть от нашего внимания и просочиться к нам в тыл. Кроме того, сообщите, пожалуйста, в Центр, что разоблачить шпионов у нас получалось из-за ржавой скрепки и квадратных гвоздей с шипами на сапогах.