Не знаю, были ли у мамы какие-то кавалеры. Похоже, что нет. Да и откуда им было взяться – работала в окружении женщин, больше нигде не бывала. Помню, когда мне было лет пять, мы с мамой ходили гулять на другой участок, где были летние дачи детского дома. Там работал молодой мужчина, что-то строил, кажется. Плотник, может быть? И я прекрасно понимала, зачем мы туда ходим – они нравились друг другу. Это как-то витало в воздухе. Судя по всему, так ничего и не получилось. Плохо себе представляю, что было бы, если бы мама вдруг вышла замуж! Вернее, слишком хорошо представляю: это было бы море ревности и истерик с моей стороны.

С 1954 по 1963 год мама работала воспитателем в детском доме №32 – вплоть до его закрытия, а с 1965 по 1973 – библиотекарем в восьмилетней школе №7 (с 1970 – средняя школа №6), с 1977 – библиотекарем в филиале №2 библиотеки города Видное. В 1990 году вышла на пенсию. Это фактическая канва маминой жизни и основные места ее работы.

В промежутках были еще недолгие моменты, когда она трудилась кассиром в сбербанке и парикмахерской, киоскером в Союзпечати, а также продавцом в книжном магазине – именно в этот момент мама и попала первый раз в психиатрическую больницу, хотя проблемы начались гораздо раньше. За год до этого мама заболела воспалением легких. Она вбила себе в голову, что у нее рак крови. Помню, как килограммами покупала на рынке морковь и делала сок, потому что мама где-то прочла, что морковь лечит, в результате мамина кожа стала желтой от каротина.

Потом она подсела на книжку Ю. С. Николаева и Е. И. Нилова «Голодание ради здоровья» и по книжному методу провела почти месяц полной голодовки. Мама очень сильно похудела, и к январю 1977 года крыша у нее совсем съехала. Хотя доктор Николаев и применял методику лечения нервно-психических заболеваний дозированным голоданием, у мамы заболевание обострилось до стадии активного бреда. Я вызвала участковую докторицу, та сразу все поняла, и маму на скорой отправили в психиатрическую больницу.

Маме было 50, мне – 24. Я была тогда довольно инфантильным существом, к маме привыкла и долго не замечала ее странностей. Позже никто из множества психиатров, с которыми мне пришлось иметь дело за всю жизнь, никогда не объяснял мне мамин диагноз, суть заболевания и проблемы, с которыми я могу столкнуться. Да я толком и диагноза-то не знаю – кажется, шизофрения. Или маникально-депрессивный психоз? Мания преследования у нее определенно была.

Потом-то я «образовалась» – в основном, практическим методом, так как и литературу взять было негде. Но для 24-летней девочки было очень важно получить хоть какую-то помощь. И если женщина-врач в клинике еще как-то со мной разговаривала, больше расспрашивая, то доктор в диспансере особенно не заморачивался – ему было некогда. Помню, что я даже потащилась в клинику и вызвала ту тетеньку-доктора, чтобы посоветоваться, а она почему-то страшно этого испугалась и велела общаться только с лечащим психиатром.

Почему я говорю «потащилась» – потому что больница находилась очень далеко, автобусы туда не ходили, так что, когда маму выписали спустя месяца три, пришлось вызывать такси. Первый раз я шла туда с подругой Надей – благодарна ей, что называется, по гроб жизни, так она меня тогда поддерживала. Январь, мороз, снег. Мы идем по узенькой тропинке среди сугробов – сначала через поля, потом сквозь сосновый бор. Синее небо, солнце, в кронах сосен кружат и курлычат большие черные вороны…

Из книжного магазина мама уволилась. Я носила ее заявление, в магазине подписали, хотя и знали, что могли бы подержать маму на больничном. Но, конечно, им не хотелось иметь на работе психически неуравновешенного человека, это понятно. Но и я понимала, что вряд ли разумно маме возвращаться в книжный магазин, когда часть бреда с ним и связана.