– Ну почему тогда всё так устроено, что ты должен меня где-то оставлять? Пусть в этой игровой будет для меня то, что ты меня не оставляешь!

– Ты задаёшь очень взрослые вопросы, малыш. Когда будешь играть с другими малышами, узнаешь ответы на много вопросов и много всего попробуешь. Там будет много всего вкусного, что можно пробовать, но для этого туда нужно войти, – он снова попытался подтолкнуть малыша, но тот снова сопротивлялся, обхватил его колени, прижался к ним всем своим крошечным тельцем.

Малыш весь взмок. Он поцеловал влажный затылок и аккуратно отвёл его руки, присел рядом так, что они стали почти одного роста.

– Ну же, не капризничай, дорогой, это нужно сделать, о-бя-за-тель-но!

– Только вкусного? – спросил малыш, так, словно не услышал его «о-бя-за-тель-но».

– Разного. Можно будет выбрать.

– А что ещё там можно выбирать?

– Можно выбирать, где играть, с кем играть, во что играть. Можно играть в чужие игры и придумывать свои. Там очень интересно!

– А ты там был, когда был маленький?

– Тогда игровые были совсем другие. Крошечные местечки, в которых почти нельзя было выбирать.

– Но ты все равно пошёл туда?

– Да. Нас просто приводили и оставляли там, где за нами могли хоть как-то присмотреть. Не церемонились.

– А мы сейчас церемонимся?

– Да, родной, сейчас мы с тобой именно этим и заняты – мы церемонимся.

– Давай перестанем?

– Давай!

– Я пойду?

Малыш что-то увидел на игровой площадке, отчего искорки заиграли в его глазах, уцепился за что-то вдали, о чём не хотел говорить, это была его самая первая тайна.

Вот такие они, малыши. Только что держался за колени мёртвой хваткой, так что еле достало сил разжать крохотные пальчики, и вот уже готов бежать не оглядываясь.

– Ты выбрал, с какой женщиной будешь?

– Да. С той, какую ты показал, с волосами и без других малышей, – ткнул пальцем малыш без раздумий, словно это не было важно. – Только ты постарайся быстро-быстро.

Он отрицательно покачал головой в ответ. Он ответил честно. Малыш сделал вид, что расстроился, но он еще слишком мало знал, чтобы хорошо притворяться. Зов его маленькой тайны, которая скрывалась где-то в игровой, стал нестерпимым, страх неизвестного и добрых чужих померк, и он уже облизывал губы в предвкушении.

– Поцелуешь?

Они коротко обнялись напоследок, и малыш побежал.

– Только не забудь про меня там, а то заиграешься ещё…

Но малыш был уже далеко и вряд ли слышал его слова.

* * *

– Поздравляю нас, дорогуша. Наконец-то разродились! Мальчик. Крупненький, четыре триста и пятьдесят пять сантиметров. Богатырь! – радовалась акушерка, лихо подняв малыша одной рукой высоко над столом. Он неумытый ещё, запищал, словно маленький котёнок. Ему было больно. Раньше он не знал вкус боли, сила её удивила, и он кричал как мог: «Я передумал! Забери меня, забери, я не хочу таких вкусов!» Если бы он только мог видеть, то нашел бы глазами эту дверь и бежал за ним, но перед глазами плыли только мутные пятна.

Женщина с длинными волосами, измученная, с воспаленными искусанными губами, устало улыбнулась и прошептала тихо:

– Добро пожаловать, мой малыш! Как я тебя ждала! Добро пожаловать, мой малыш! Как я тебя ждала! Теперь я тебя никогда и никому не отдам, слышишь, никому!

Махоша, 2019

Costa de Caparica

Не каждый, кто называется учителем,

твой учитель.

– Почему, когда я сплю, мои глаза видят, хоть они закрыты? – спросил Подмастерье у учителя, когда тот, как обычно, тяжело опустил на пол большую корзину.

– Разбирай, – указал на корзину Мастер. – Глаза лишь смотрят, видят не глаза. Чтобы видеть, глаза не нужны, иначе наш с тобой труд никчёмен.