Едва сын скрылся в коридоре, Ника проговорила:

– Вик, ты можешь хотя бы за столом не отпускать свои банковские шуточки? – Она задержала дыхание и на выдохе взвизгнула: – И сними уже чертов значок, этот символ идиотов и буффонады!

Вик опустил голову. На домашней рубашке и впрямь красовался его банковский значок. С улыбкой поднял глаза, нисколечко не сердясь.

– Ника, а ты знала, что гусиный паштет можно хранить до трех лет? Вообще любой паштет, изготовленный заводским способом. Удивительно, правда?

– Поговори со мной! Ты сам не свой с тех пор, как объявилась твоя сестра-убийца!

Вик помолчал.

– Я мало тебя трахаю? – наконец спросил он. – Или, может быть, плохо?

– Нет, всё в порядке. – Голос Ники дрожал, говоря, что всё далеко не в порядке.

В коридоре затопал Марк. Спустя мгновение он вошел на кухню и высыпал на стол несколько упаковок паштета. Два куриных и по одному с индейкой и говядиной.

Вик помахал вилкой:

– Вижу, голова на месте. Значит, не заглядывал куда не следовало.

– Не заглядывал, – буркнул Марк. – Слушай, пап, у тебя там столько всего! Правда, оливок я не нашел.

– Возьми мои.

– Да фу, я не люблю их.

– Так зачем тогда искал?

Марк пожал плечами. Вик быстро вычистил вилкой весь паштет, после чего, не сбавляя темпа, расправился со второй упаковкой. Набил рот оливками и поднялся, скрипнув стулом.

– Шутка к ужину, – объявил он. Нажал на значок. – Кто сыт – тот не ссыт.

Ника отвернулась. На лице застыла гримаса гадливости и оторопи. Немного подумав, она потянулась к бутылке вина. Марк в этот момент задумчиво перекатывал во рту комок паштета.

– Ну ладно, ужинайте. – Вик направился в коридор. Уже подходя к двери, ведущей в гараж, услышал, как Марк с удивлением хвалит паштет.

Настроение Вика немного улучшилось, когда он увидел укрытый брезентом груз. Вскоре его предстояло переместить в Битюга и доставить к месту назначения. В гараж можно было попасть с улицы и прямо из дома, и с недавних пор Вик запирал гараж на время своего отсутствия. Это противоречило здравому смыслу, но ключами и пультом от гаражной двери владел только он. Зато здесь можно было без лишних глаз занимался своими делами.

А точнее, делами Тори.

– Что там у тебя, Вик? Я могу войти?

На пороге замерла Ника. Вик с улыбкой посторонился, и она растерянно остановилась у водительской дверцы Битюга. Кривое сплюснутое отражение в металле тоже держало бутылку вина. Такую же кривую и сплюснутую.

– Знаю, с недавних пор это стало твоим личным пространством, Вик, но я хотела бы осмотреться. Можно? Пожалуйста.

– Ну разумеется, Ника. Будь как дома. Если хочешь, мы можем даже пошалить на капоте Битюга. Хочешь? Конечно, если ты не слишком сыта для буги-вуги.

– Я бы хотела осмотреть сумку. Ту, чье содержимое может вышибить нашему сыну мозги, а мне – разбить сердце.

По лицу Вика прошла тень. Но что такое тень в сравнении с просьбой близкого человека? Так что он поднял руку и указал на цилиндрическую армейскую сумку. Она лежала под столом с верстаком и всеми своими углами и выпуклостями говорила, что внутри нет ничего мягкого.

– Спасибо, Вик, – поблагодарила Ника, делая робкие шаги в сторону пугающего предмета. Прижала бутылку к груди. – Спасибо, что всё еще доверяешь мне.

У верстака она наклонилась, и Вик посмотрел на торцевой гаечный ключ, лежавший на столе. Не так давно пришлось подтянуть болты на колесах Битюга. На Армавирской лили жидкий битум, корректируя дорожное полотно, и Вик, возвращаясь с обеда, случайно заехал в обжигающую зловонную лужу. В автосервисе колеса почистили, два даже пришлось снять, но болты толком не затянули. Бестолочи, одним словом.