Мама любила отвечать вопросом на вопрос.

Я потерла лицо. Кожа была такой сухой, что словно зашуршала при прикосновении.

– Среда?

Мама осторожно посмотрела на меня.

– Воскресенье.

Воскресенье. Я отвела от нее взгляд и осмотрела палату. Раньше я не заметила цветов, но они были повсюду. У самой кровати стояла ваза с желтыми розами. Любимыми цветами Рэчел. На стуле рядом находилась коробка с моими вещами из дома и старая тряпичная кукла (ее оставила мне бабушка, когда я была совсем ребенком и бездельничала дома), закинувшая мягкую ручку на поручень кровати.

– Что ты помнишь, Мара?

– В среду у меня был экзамен по истории. Я поехала домой из школы и…

Я порылась в воспоминаниях, в мыслях. Я вхожу в наш дом. Хватаю на кухне зерновой шоколадный батончик. Иду в свою комнату на первом этаже, роняю сумку и вытаскиваю Софокла – три фиванские пьесы[7]. Пишу. Потом рисую в альбоме. Потом… Ничего.

В мой живот медленно заполз уродливый страх.

– Вот и все, – сказала я, глядя матери в лицо.

Мускул над ее веком дернулся.

– Ты была в «Тамерлане»… – начала она.

О господи.

– …Здание рухнуло. Кто-то сообщил об этом в три часа утра. В четверг. Когда появились полицейские, они услышали твой голос.

Отец откашлялся.

– Ты вопила.

Мать бросила на него быстрый взгляд, прежде чем снова повернуться ко мне.

– Здание обрушилось так, что ты оказалась в воздушном кармане, в подвале. Но когда до тебя добрались, ты была без сознания. Может, из-за жажды, а может, на тебя что-то упало. У тебя несколько синяков, – сказала она, откидывая мои волосы.

Я посмотрела мимо мамы и увидела ее отражение в зеркале над раковиной. Интересно, как выглядят «несколько синяков», когда тебе на голову падает дом?

Я приподнялась. Молчаливые медсестры напряглись. Они вели себя скорее как охранники, чем как сестры.

Мои суставы запротестовали, когда я выгнула шею, чтобы заглянуть в зеркало поверх бортика кровати. Мама тоже посмотрела. Она была права: на правой скуле у меня красовалось синеватое пятно. Я откинула назад темные волосы, чтобы увидеть, насколько оно большое, но под волосами ничего не было. Если не считать синяка, я выглядела…. Нормально. Нормально для меня, просто нормально – и точка.

Я перевела взгляд на мать. Мы были такие разные. У меня не было ни ее утонченных черт уроженки Северной Индии, ни идеального овала лица, ни блестящих черных волос. Вместо этого я унаследовала аристократический нос и челюсть отца. И, если не считать одного синяка, по мне вообще нельзя было сказать, что на меня рухнул дом.

Я прищурилась на свое отражение, потом откинулась на подушки и уставилась в потолок.

– Доктора сказали, что с тобой все будет в порядке. – Мама слабо улыбнулась. – Сегодня вечером ты даже сможешь вернуться домой, если будешь себя достаточно хорошо чувствовать.

Я перевела взгляд на медсестер.

– Зачем они тут? – спросила я маму, глядя на них в упор.

От этих женщин у меня по спине бежали мурашки.

– Она заботились о тебе со среды, – ответила мама.

Она кивнула на медсестру с отметиной на щеке.

– Это Кармелла, – сказала мама, потом показала на вторую: – А это Линда.

Кармелла, медсестра с рубцом на лице, улыбнулась, но в улыбке ее не чувствовалось тепла.

– У тебя неплохой правый хук.

Я сморщила лоб и посмотрела на маму.

– Ты запаниковала, очнувшись тут в первый раз, а они должны были присутствовать, когда ты очнешься, – просто на тот случай, если ты будешь… слегка дезориентирована.

– Такое постоянно случается, – сказала Кармелла. – И, если сейчас ты чувствуешь себя в своей тарелке, мы можем уйти.

Я кивнула, в горле у меня пересохло.

– Спасибо. И извините.