- Дело не в этом.

- Ты не знаешь, с кем связываешься. Я ничего не смогу сделать, и никак тебе не помогу. Если будешь стоять на своем, то получишь огромное количество проблем. Уж поверь мне, лучше не рискуй. Парень твой молодой совсем, выйдет — еще тридцати не будет, родители помогут на ноги встать, найдет свое место в жизни. А ты окажешься никому не нужной. С клеймом. У нас город маленький, уже ленивый не обсуждает твое якобы изнасилование. Никогда замуж не выйдешь, подумай, кому такая нужна? Карьеру не построишь. Родителей пожалей, им уже и так людям в глаза стыдно смотреть.

Я понимаю, что чем меньше город, тем сильнее чувствуется в нем влияние тех, кто у власти. Люди наверху руководят мнением толпы. Толпа — ведомая, идет, куда направишь. И топчет таких, как я, плывущих против течения.

В этот же вечер я звоню Ваниным родителям и ставлю перед фактом, что если они не будут меня лучше поддерживать, то сдамся. Просто не могу. Я маленькая, слабая, против меня целый мир. Я стараюсь, но чувствую, что начинаю прогибаться.


 

Предсказания завуча начинают сбываться. Постепенно из подающего надежды молодого педагога с красным дипломом я превращаюсь в... шлюху. Работаю преимущественно со старшеклассниками, среди которых пошел слушок, который постепенно достиг ушей их родителей. На стол завучу посыпались жалобы и просьбы дать классу другого учителя. Благонадежного. А то я пример плохой подаю детям. Я ходила по своим преподавателям в университете, собирала рекомендательные письма. Представьте себе, понадобились!

За моей спиной поначалу шушукались школьники, затем коллеги. Мужская составляющая нашего коллектива рискнула позволять в мою сторону балансирующие на грани пошлости шуточки, и руководство спускало это с улыбкой на тормозах. Я молчала. Не плакала, не ругалась. Только волосы перестала убирать в прически, за распущенными проще прятаться, они на лице теперь у меня постоянно, тонкими прядями перед глазами. Меня не увольняли, это было бы слишком очевидным прессингом, мне создавали невозможные для работы условия.

Каждый педсовет — испытание. Что бы ни сделала — ко всему придираются, все не так и все не то. Весь коллектив не заполнил электронный журнал — проверку начали с меня, и на мне же закончили. Публично отчитали при всех. Коллеги позволяют себе брать мои журнал и планы, черкать, писать комментарии. Затем, на планерках, критикуют и ставят в отрицательный пример.

Из моего ежедневника одна за другой исчезли записи о запланированных внеклассных занятиях: от моих услуг отказывались без объяснения причин, что ощутимо полоснуло по заработку. Я по-прежнему оплачивала коммуналку и Люськины допзанятия, поэтому на личные нужды практически ничего не оставалось.

Наш адвокат выбрал следующую стратегию: будто мы с Ваней давно встречаемся, и в ночь моего двадцатитрехлетия парень нашел меня с помощью GPS в телефоне и в состоянии аффекта кинулся защищать. А выиграв один суд и засадив трио за решетку по обвинению в групповом изнасиловании, можно даже не сомневаться, что спасем и Ваню. Несмотря на бурную активность Василия, у нас по-прежнему остаются прекрасные шансы на победу. Одной надеждой и живем. Боремся.

Но даже вид нельзя сделать, что тяжело приходится. Некому поплакаться, у всех один совет: раз тебе тяжело — сдавайся.

Нормально мне. Со стороны мне всегда нормально. А внутри пустошь. Внутри я давно спрыгнула с крыши и лежу на асфальте, истекаю кровью, живая еще, но никто и руку помощи не протянет. Прохожие лишь уточняют: «точно в порядке?» Да точно! Под контролем все!