пока хватает». Мол, в тылу папка нужнее, техника нет-нет да и ломается, хотя наши и ожидали большего от ПТРК[25] и гранатометов нацистов. «Джавеллин»[26], оказывается, против наших танков бессилен, иногда и БМП ему не по зубам. Папка обещал привезти мне гранатомёт. Настоящий, но… – Гена смешно наморщил лоб, – дегуманизированный, вот.

– Гуманизированный, – улыбнулась Надежда.

– А что это значит? – спросил Гена.

– Без заряда, – пояснила Надежда. – Выстрелить из него уже нельзя.

– Все равно круто! – ответил неунывающий Генка. – У меня будет свой гранатомёт! Все мальчишки обзавидуются!

– Ты только в школу его не носи, – невольно улыбнулась Надежда Витальевна. – Переполох будет…

Оружие на Донбассе давно стало главным видом игрушек. Дети игрались тем, что посылала война – гильзами, осколками… очень часто такие игры были совсем небезопасны – во-первых, хватало неразорвавшихся боеприпасов, попадались боевые гранаты, патроны. А знаменитые мины-крылатки, которые щедро рассеивали по городам Донбасса кассетные боеприпасы нацистов! Сколько от них детей погибло!

Во-вторых, нацисты любили делать мины-ловушки, специально нацеленные на детское любопытство. Изверги, не люди. Здесь, вдалеке от фронта, такое уже не встречалось, но ближе к Горловке или Донецку – сплошь и рядом. Да и оружия, конечно, не боевого, а поломанного или охолощённого, хватало. Мальчики любят играть в войну, даже если сыты этой войной по горло. Взрослые, зная эту склонность, иногда дарили детям настоящее, но не боеспособное оружие, хотя власти преследовали такую практику. Случались инциденты, ведь, как говорится, раз в год, и палка стреляет…

Глаз да глаз за детьми нужен. Дети ведь – самое дорогое, что есть у родителей. И детская жизнь так хрупка. А ещё нацисты – говорят, для них убивать детей Донбасса – одна из излюбленных тактик. Потому что ВСУ, по большому счёту, не армия, а банда террористов.

– Ну я же не вчера родился! – возмутился Гена. – Конечно, не понесу. Чтобы его там у меня отобрали учителя? Дудки.

– А как у вас учителя, кстати, хорошие? – спросила Надежда.

– Хорошие, – кивнул Гена. – Да только одни женщины остались. Даже труды и физру женщины ведут. Только по энвэпэ[27] у нас мужчина – майор Каховский, без глаза. Тоже танкист, как папка. Горел в танке, в госпиталях лежал, теперь ушёл в отставку и ведет у нас энвэпэ.

– Ты ведь Лукина Дмитрия Васильевича не застал уже? – спросила Надежда.

– Почему не застал? – ответил Генка. – Он у нас кружок «Умелые руки» вел, пока зрение совсем не упало. Пришлось ему уйти, а потом и кружок закрылся. Жаль. Он так интересно рассказывал историю самых простых вещей!

– А если он вернется в школу, вы будете рады? – поинтересовалась Надежда Витальевна. Генка кивнул:

– Ага. А если и кружок будет – так вообще. Но у него вроде глаза болят.

– Глаза можно вылечить, – сказала Надежда. – Ну, беги, мамка уже заждалась, наверно.

– Мамка сегодня на смене в госпитале, – ответил Гена. – Иначе сама пришла бы. Я на хозяйстве, ну, то есть с бабушкой, конечно.

– Тем более беги, – улыбнулась Надежда. – Раз ты на хозяйстве.

Когда Гена убежал, Надежда хотела, было, вернуться к чтению письма, но на пороге опять послышались шаги, на этот раз женские. Надежда Витальевна решила, было, что пришла ее подруга Катя, но это оказалась Вита Плетнева. Их семья была беженцами, мать и две дочери заняли брошенный дом на противоположной фронту окраине села и кое-как привели его в порядок, благо дом был крепким. Глава их семейства пропал без вести еще в самом начале войны. Людмила, мать Виты и Люси, полагала, что его схватили в Мариуполе нацисты, и по этому поводу все время ходила в чёрном. Но Людмила не оставляла попыток найти мужа – к сожалению, попытки эти пока были безуспешными.