– Я уверена, – сказала я.

Удивительно, но священник никак не отреагировал. Я не могла сказать, был ли он изумлен или разочарован.

– Очень хорошо, – только и ответил он. – Давай продолжим.

Он убрал первую шкатулку и выдвинул на стол другую.

На этот раз, когда я протянула руку вперед, меня окутали миазмы болезни: запах несвежего пота, кислого дыхания и нестиранного белья. В моей груди послышались хрипы, а на языке появился неприятный привкус. Мои конечности ощущались слабыми, хрупкими, подобно палкам под тяжелым покрывалом.

«Третий Порядок», – подумала я. Скорее всего, это был Увядший – душа человека, умершего от изнурительной болезни.

В отличие от Восставшего в крипте, он, похоже, не осознавал своего заточения. Как не осознавал и Утопший. Это было бы полезным наблюдением, которым можно поделиться со священником, поймала я себя на мысли; он может быть впечатлен моей проницательностью, моей способностью ощущать духа Пятого Порядка…

Я ущипнула себя за бедро.

– Ничего, – ровном тоном доложила я.

Он улыбнулся, словно моя несговорчивость его порадовала. Когда он пододвинул ко мне третью шкатулку, я быстро провела рукой над ней – и поплатилась за свою ошибку.

Вокруг меня заревело пламя, лижущее мою кожу. В удушливой, наполненной дымом темноте вихрились угольки. А еще был знакомый жар, боль, вонь горящей плоти – безрассудный ужас смерти от огня.

Я дернулась от стола прочь. Когда мое зрение прояснилось, я обнаружила, что мое кресло отъехало по полу на расстояние вытянутой руки, а ногти впились в дерево подлокотников.

– Пепельный. – Священник поднялся со своего места, в глазах его сверкал триумф. – Тот же тип духа, что овладел тобой в детстве.

Запах горелого мяса все еще стоял у меня в носу. Я закрыла рот и продолжила сидеть в вызывающем молчании, судорожно втягивая в себя воздух. Если я не признаюсь ни в чем, аттестация не может считаться пройденной.

– Нет нужды притворяться, Артемизия. Я знаю о тебе все. Все есть прямо здесь, в учетной книге. – Он обошел стол и навис надо мной, сложив руки за спиной. – Признаюсь, поначалу я сомневался, что твоя история правдива. Большинство детей не переживают одержимость, особенно на протяжении такого количества времени, как указано в твоей записи. Но те, кто это делает, часто демонстрируют необыкновенный талант владения реликвиями. Хоть это и ужасно, но принуждение к практике сопротивления воле духа в столь юном возрасте дает свои результаты.

Когда я отказалась встречаться с ним взглядом, он присел на корточки, и наши лица оказались на одном уровне. Я впервые заметила, что его глаза были светящегося изумрудно-зеленого оттенка, цвета витражного стекла, пронизанного светом.

– Ты чувствовала, что он боится огня, не так ли? – выдохнул он. – Вот почему ты жгла себя. Это был твой способ подчинить его, не дать ему причинить вред кому-либо еще.

До этого я не доверяла священнику. Теперь же я презирала его: его красивое лицо, руки без мозолей, каждый его сантиметр, не отмеченный невзгодами, – именно таким человеком я никогда не хотела бы стать.

Он, казалось, не заметил моей ненависти. Да и не смог бы; мне говорили, что все выражения моего лица выглядят более или менее одинаково. Я продолжила хранить молчание, а он грациозно поднялся, отошел к столу и начал упаковывать шкатулки с реликвиями в сумку.

– Почти каждый может овладеть реликвией, связывающей какого-нибудь обычного призрака Первого или Второго Порядка. Сестры – достаточное тому доказательство. Но твой талант находится в совсем другой области. У меня нет сомнений, что ты предназначена для великих свершений. В Бонсанте тебя обучат владению…