Поздно! Дверь, оказавшаяся совсем не в той стороне, куда ломился Ромка, отворилась. И на пороге возникла трущая спросонья глаза пятнадцатилетняя дочь.

– Мама! Всё нормально? Что за грохот? – начала она и споткнулась на полуслове, увидев голого мужика, а напротив, возле кровати, такую же обнажённую мать, торопливо запахивающую халат. – Дядя Рома?!

Несмотря на всю серьёзность ситуации, Лена не смогла не ухмыльнуться, видя, как Ромка после вскрика дочери встал в позу футболиста, готовящегося отразить штрафной удар (Ленок после первого мужа была страстной болельщицей).

– Алина! – укоризненно сказала она дочери. – Иди спать, не надо вмешиваться в дела взрослых.

– А тётя Ксения тоже здесь? – невинно полюбопытствовала девочка, заглядывая под кровать.

Она была девочкой разумной, вдобавок считала себя взрослой, видела разных мужиков, посещавших мамину спальню. Но дядя Рома! Хотя… она кое-что читала, кое-где смотрела, поэтому знала, что в супружеских отношениях всякое бывает.

– Спать! – резко ответила девочке мать.

Как только дочь ушла, Леночка не смогла удержаться и съязвила в сторону пунцового от стыда Ромки:

– Что ты встал тут истуканом? Решил половым воспитанием моих детей заняться?

И кинула в его сторону найденные на постели мужские трусы. Роман натянул их, повернулся к развалинам шкафа и попытался приладить боковые панели к днищу.

– Не надо, Ром, – как-то устало сказала Лена. – И без того хорошо.

– Как же мы так, Ленок? Я ничего не помню.

– Пошли лучше на кухню, чай пить. Всё равно не уснём уже.

Пока Лена заваривала чай, Ромка умудрился позвонить Сашке и поговорить по телефону.

– Он говорит, что посадил нас в такси и мы уехали, – уныло сообщил он.

– Открыл Америку! – иронично отвечала Леночка, разливая по чашкам дивно пахнущий напиток.

– И что, у нас всё было? – Ромка с надеждой посмотрел в глаза подружке. – Ты же сказала, что я… бессильный был.

– Но не настолько же! Я во всяком случае удовольствие получила.

– Ксюша пока не знает. Как ты думаешь, Саньки не скажут?

– Вот все вы мужики такие, наделаете дел – и в кусты, – с тем же ожесточением, что и давеча, ответила Лена.

Она к этим вещам относилась проще, одно слово – РСП[1].

Но видя, что Роман совсем сник, сменила гнев на милость:

– Ну, от меня-то Ксюша точно ничего не узнает, чё я, дура, подруги лишиться! А вот за Саньков не знаю, если Ксюха напрямую не спросит, пожалуй, тоже промолчат. Так ведь моя Алинка наверняка твоему Кириллу расскажет, – некстати вспомнила Лена, отхлёбывая из большой кружки тёмный ароматный напиток. – В их возрасте про такие дела жуть как интересно узнать.

– Черт! – Роману, несмотря на то что он уже было стал излечиваться от похмелья ударной дозой замечательного Лениного чая, снова поплохело.

– Я поговорю с ней.

– Поговори! – ухватился за соломинку Ромка.

А Лена вдруг опять испытала чувство брезгливости к нашкодившему мужику и разочарование в друге, а ведь ночью с ним было так хорошо, так волшебно!

Ленок прекрасно сознавала, что среди своих друзей она слыла нелепой неудачницей. И ещё была благодарна им, что вообще продолжают дружить с ней – статус разведёнки с прицепом не очень располагал к тому, чтобы замужние женщины поддерживали с ней близкие отношения. Потому она тоже предпочла бы сохранить в секрете неверность Ромки – чтобы ещё не стать и разлучницей в семье.

А ведь на заре их дружбы всё было иначе. Леночка-красавица, Леночка-принцесса была объективно самой красивой из их компании. Она свысока и с некоторой долей жалости поглядывала на подруг, выбравших в спутники жизни таких милых, таких своих, но простых как пять копеек, дворовых друзей. Сама она ждала Принца, на меньшее Лена была не согласна – мешала корона на голове.