Женщина, оглядев Марию Александровну с головы до ног, видимо, была тоже неприятно поражена, но, помня, что это новая начальница гимназии, хотя и одетая просто и даже бедновато, является подругой попечительницы, а следовательно, и хозяйки гимназии, постаралась изобразить на своём лице улыбку, что, надо сказать, удалось ей с трудом, и произнесла:

– Так вы уже приехали? А мы думали, что распутица вас задержит, как это вы не побоялись? Сейчас вас проводят в вашу квартиру. Позовите Егора, – бросила она вошедшей молоденькой девушке, а когда появился тот, приказала: – Егор, проводите госпожу начальницу в её квартиру и помогите там, если что нужно будет. Вот, пожалуйста, – закончила она, обращаясь уже к Марии Александровне.

А та, не проронив ни слова, оглушённая этим потоком вопросов, на которые не ожидалось ответа, и строгим сухим тоном отданных приказаний, уже одевалась, торопясь покинуть учительскую и едва сумев пробормотать какие-то слова благодарности. В коридоре её снова встретила Анна Захаровна.

– Ну, познакомились с нашим лейб-гвардейцем?

– Да нет, как-то не успела, – ответила машинально Мария Александровна.

– Ничего, ещё успеете, она нам вот где сидит! – показала Анна Захаровна себе на шею.

Да, эта инспектриса, окончившая в Петербурге какую-то особенную привилегированную частную педагогическую школу, была-таки «настоящим» педагогом! Она привыкла считать совершенно необходимым безукоризненный порядок, самую строгую дисциплину, невероятную строгость в вопросах поведения гимназисток и полное пренебрежение к тем знаниям, которые должны были получить её ученицы.

Она считала, что главное в женской гимназии – хорошие манеры, умение держаться прямо, красиво кланяться, учтиво приседать. А что касается арифметики, физики и прочих премудростей, то они девушкам необязательны. На этой почве у Ираиды Викентьевны Чикунской, так звали инспектрису, возникали постоянные споры с прогрессивно настроенными учителями, и в первую очередь с Анной Захаровной Замошниковой. Инспектриса недоумевала и возмущалась ещё и тем, что в этих спорах попечительница гимназии госпожа Новосильцева почему-то становилась не на её сторону. Она надеялась, новая начальница гимназии будет её поддерживать, и они тогда «наведут порядок». Но, увидев Марию Александровну, Чикунская сразу поняла – её надежды не сбудутся, и эта «старушенция», как она мысленно назвала уже про себя новую начальницу, не только не будет поддержкой, а, пожалуй, скоро окажется среди её врагов.

«Гимназия от этого лучше не станет. Ведь предлагал же окружной инспектор на это место меня. Была бы гимназия в надежных руках. Да куда там, Новосильцева и слышать не хотела. А теперь вот привезла своё сокровище. Да ей место классной дамы и доверить-то, наверное, нельзя! А её, видите ли, начальницей. Несправедливо!» – так думала Ираида Викентьевна. Но мыслей своих благоразумно никому не сообщила.

Мария Александровна, идя с Егором к постоялому двору, тоже думала про свою будущую работу; думала со страхом: «А ну как все или большинство преподавателей окажутся такими же «сухарями» (как мысленно она окрестила Чикунскую), что же я тогда делать-то буду? Может, и не начинать, отказаться сразу? Да нет, не трусь, Маша. Вон Анна Захаровна, сразу же видно – человек. А, впрочем, что я о ней знаю? Может быть, человек-то хороший, да педагог никудышный. Да, Маша, попала ты, кажется, как кур во щи. А ведь уже согласилась. Сама, можно сказать, навязалась, как теперь на попятный пойдёшь?»

Невесёлые были у неё мысли, но она тоже ни с кем ими не поделилась, решила, что сама должна расхлебать эту кашу.