***

Так прошёл ещё год, отец не переставал пить, водил домой сомнительных женщин из соседних деревень, а мне нужно было учиться.

Зимой спать в сарае не получалось, и приходилось ночевать дома, заперев накрепко дверь. Бабуля тоже устала от всего этого пьянства, и постоянно ругала отца, но он не переставал пить. Лишь изредка делал перерыв на пару дней, и даже выходил ко мне во двор посмотреть как я занимаюсь, но это было очень редкое явление. Он стоял пару минут на крыльце, тушил сигарету и заходил обратно в дом.

Вся работа по дому легла на мои и бабушкины плечи, делать приходилось абсолютно всё, вплоть до ремонта клеток для животных и починки сарая. Я конечно и раньше помогал по дому, но теперь приходилось ещё копать огород на небольшом тракторе.

Наступила весна, птицы весело защебетали, сидя на ветках деревьев. Снег растаял, и обнажил серую землю. В деревне грязь, это явление регулярное, своеобразный атрибут этого места. Зимой она замерзает, весной и осенью превращается в глубокие лужи, и лишь летом становится сухой, расползаясь широкими трещинами по земле. Резиновые сапоги друг и помощник в такое время года, а ещё деревянные подмостки, по которым удобно ходить.

Скоро выпускной, на поле скорей всего оттаяли монеты, и нужно было опять идти собирать их, но дома было столько работы, что вырваться туда не представлялось возможным. Со всеми этими потрясениями оценки мои стали гораздо хуже, и я еле доучился, сдал экзамены на тройки.

В тот день все ребята нарядно оделись и готовились к предстоящему празднику, а я пошёл в библиотеку, никакого настроения не было, да и из-за того, что отца уволили, у семьи практически не было денег, жили на одну бабушкину пенсию. Взял очередную книгу, сел на стул и принялся читать.

Примерно через час в зал вошла Инга, косметика потекла на её лице, а платье было помято. Меня она не заметила, села в угол на стул, и заплакала.

И тут я понял, что у меня есть шанс, о котором так долго говорил мне Паша. Я встал и подошёл к ней.

– Что ты делаешь тут в такой день?

– А разве не видно? Плачу конечно. Но что делаешь тут ты?

– Читаю, это ведь библиотека. Но почему ты плачешь, что случилось?

– Не всё ли равно? Ай, ладно, мы с Андреем поругались, я увидела его с другой девушкой, они танцевали.

Подвинув стул к ней поближе, я сел и принялся читать ей вслух стихи. Она перестала плакать и посмотрела на меня.

– Ты что шутишь?

– Нет, хорошие стихи, вот послушай:

« И ты, мой юный, вечной тайной

Отходишь прочь.

Я за тобою, гость случайный,

Как прежде – в ночь».

– Это Блок, верно?

– Да,– я продолжал читать, но она прервала меня, положив свою руку поверх моей.

– Сколько мы с тобой знакомы, с первого класса?

– Даже как-то сидели за одной партой, но нас почему-то быстро рассадили.

– Ха-ха, это потому, что мы часто спорили из-за ручки! Я забирала у тебя её, но ты упрямый человек, не хотел отдавать.

Она засмеялась.

– Слушай, а ты когда-нибудь каталась по реке на катамаране? У него есть парус, и даже стулья.

– У отца лодка с мотором, ты должен знать, но вообще нет, ни разу не каталась.

– Так пошли прокатимся, пока ещё совсем не стемнело.

И мы вышли из библиотеки, я взял с собой книгу со стихами. На улице был тёплый майский вечер.

Плот стоял там же, где я его и оставлял несколько лет назад, парус был предусмотрительно убран в чехол из брезента. Я поставил стулья, воткнул мачту в отверстие в полу, и раскрутил парусину. Дул хороший западный ветер и парус выпрямился, потянув плот за собой.

Инга уселась на стул, и восхищённо смотрела, как я управляюсь с парусом.

– А ты молодец, хорошо управляешься. Не знала, что ты такой.