– Тогда придётся паспорт в залог оставить.

– Конечно! – обрадовался я, нацепляя на нос мамины очки. – Возьмите себе на здоровье!

Библиотекарша удивлённо подняла на меня глаза, но ничего не ответила.

– Мне бы «Двенадцать стульев», – попросил я уж так тихо, что она и не расслышала толком.

– Стулья? Да, да, стулья, для читателей имеются, конечно. Пожалуйста, садитесь, – сказала она, всё ещё жалостливо разглядывая меня. – Садитесь. Вы что-то слегка побледнели.

Я, конечно, побледнел, когда она заговорила про читательский билет. Но теперь уж опасность миновала.

Седая библиотекарша была похожа на старую, добрую учительницу, и ей, наверно, было трудно сердиться.

– Мне бы книжку «Двенадцать стульев»… Книжку… – уже громче попросил я.

Она довольно ловко для своих лет поднялась по деревянной приставной лестнице и вытащила потрёпанную книжку, плотно зажатую соседними томами. Книжный ряд тут же сомкнулся, и даже щёлочки не образовалось. Библиотекарша задумчиво погладила «Двенадцать стульев», будто прощаясь с ними. Потом взглянула на корешки других книг, утешая их: ничего, мол, ваша соседка скоро вернётся на своё место. Спускалась она с лестницы гораздо медленней, чем поднималась, нежно прижимая «Стулья» к груди.

Книга эта сразу, уже одним своим видом мне очень понравилась. Я любил зачитанные книжки с пожелтевшими страницами и зубчатыми, потрёпанными краями. У таких книг даже запах особенный: понюхаешь – и сразу читать захочется.

Я вошёл в читальный зал, весь уставленный солидными, важными столами. Я ещё за ним ни разу в жизни нигде не заседал, но мне всегда казалось, что именно за такими вот длинными столами происходят разные скучные заседания…

В зале была мёртвая тишина. И только сами книги, которые чувствовали себя полными хозяевами, чуть-чуть нарушали её: они осторожно переговаривались, шелестя страницами. Все сидели с опущенными головами, словно провинились в чём-нибудь.

Я пошёл к самому дальнему столу, за которым сидел один только человек – пожилой, лысый дядя. На улице стоял конец апреля, а дядя был в белых полотняных брюках и белой рубашке с отложным воротником. Словом, одет он был до того по-летнему, что мне показалось, будто в читальном зале жарко и душно. На столе возле него лежали белая панама и палка с гнутой, похожей на крендель ручкой.

Читая журнал, лысый дядя согласно покачивал головой.

Я стал перелистывать «Двенадцать стульев» и вскоре понял, что Дима сравнивает меня с самым настоящим жуликом. «Ну ладно! – подумал я. – Вот прочту побольше книг и найду, с кем тебя сравнить, Димочка!.. Найду какого-нибудь злодея!»

Но потом я перестал злиться, начал потихоньку хихикать, и это доставило почему-то лысому дяде большую радость. Можно было подумать, что он вместе со мной читает книгу и ему тоже смешно.

Наконец я добрался до главы о шахматном турнире и уж захохотал во всё горло. В дверях возникла старая библиотекарша. Вид у неё был такой, словно в доме начался пожар и пламя уже пожирало самые ценные книги.

– Как вы себя ведёте?!

Вместо меня ей ответил лысый дядя:

– Ничего особенного. Просто молодой человек очень заразительно смеется, а смех – это те же витамины! Послушайте, как он хохочет. Нам с вами так уже не похохотать!

– Но хохотать надо про себя! – шёпотом возразила она.

– Нет, вы послушайте только, что здесь написано! – воскликнул я, думая рассмешить библиотекаршу. – Здесь написано: «Великий комбинатор играл в шахматы второй раз в жизни…» Всего второй раз! А полез сражаться на тридцати досках!..

– Ну и что? – преспокойно спросила библиотекарша. – Это вовсе не значит, что можно безобразничать в читальном зале. Смейтесь, пожалуйста, про себя. Иначе я вас просто выведу отсюда.