«Вряд ли все же он сподобится купить у меня что-нибудь, – подумал бывалый мясник, повидавший на своем веку великое множество всевозможных покупателей, – такие горазды лишь потчевать свое любопытство, а не желудок вовсе».

Он мысленно махнул на чужестранца рукой и принялся, удвоив энергию, торговаться с кухарками. Он так и не заметил, что колдун, перекладывая одной рукой перепелиные тушки, другой сыпанул в них какой-то мелкий порошок. Совсем немного. Три или четыре маленькие щепоточки.

Вечером того же дня Ломаный Фриц в очередной раз явился к Гурагону лечиться. Это было его третье посещение, последнее из предписанных колдуном. В самом деле, чувствовал себя молодой человек теперь во всех отношениях прекрасно: муки голода остались где-то далеко позади и вспоминались не иначе как кошмарный сон, а «плохо прикрепленные» члены его тела, хоть и чуднó болтались по-прежнему во все стороны, однако наводили более на мысли о свободе и непринужденности, чем на тягостные думы о муке и страдании. По сути, один лишь вопрос всерьез беспокоил Фрица сейчас – вопрос о вознаграждении чудесного лекаря. Прежде, изнуряемый голодом, он его задать не удосужился. Про себя же Ломаный Фриц решил тогда, что готов отдать Гурагону все, чего бы тот ни пожелал, лишь бы спастись от мучительной смерти. Но вот угроза смерти миновала, жизнь вновь открылась молодому человеку широкой радугой своих удовольствий, и поступаться какой-то их частью ради неведомого никому иноземца было обидно. Впрочем, Фриц надеялся, что Гурагон не запросит слишком уж многого, – таким благородным и добрым он ему показался.

Как бы то ни было, стоило все-таки задать злополучный вопрос – и, сидя в ожидании очередной порции чудодейственного лекарства, Ломаный Фриц принялся подбирать для этого необходимые слова. Он, однако, так и не успел ничего придумать, прежде чем появился Гурагон со своим пойлом, – взяв из его рук всегдашний стакан, Фриц заметил попутно, что жидкость в стакане как будто изменила свой цвет и запах. На вкус она, впрочем, тоже стала иной, точнее говоря, вкус у нее появился и был весьма приятен: чуть кисловат с легкой примесью какого-то особого пронзительного восточного аромата, способного, по-видимому, в больших количествах вызвать головокружение.

Действовать на этот раз лекарство начало практически сразу, едва последняя его капля перекочевала из стакана в рот Ломаного Фрица. Он вдруг почувствовал какую-то немыслимую прежде непринужденность, легкость во всем – мир вокруг стал исключительно дружелюбен и приветлив, а трудные незаданные вопросы просто перестали существовать, потому что задать их теперь не стоило никакого труда!

«О, великий исцелитель, – обратился Фриц к колдуну, – я никогда не чувствовал себя так хорошо… мне никогда не было так хорошо, как сейчас!..»

Он улыбнулся улыбкой трехлетнего ребенка. Гурагон также ответил ему улыбкой – хотя и заметно более сдержанной.

«Поведайте же мне теперь, добрый мой господин, сколь велика оказалась цена моего лечения, ибо не в обыкновениях моих подолгу пребывать в должниках!..»

Ломаный Фриц вновь расплылся в улыбке и замолчал. Собеседник его, однако, стал вдруг серьезным и словно бы озабоченным чем-то. Он кивнул, затем поднял взгляд вверх, словно бы считая что-то в уме, нахмурился и выпятил вперед губы. Что-то в результатах этих подсчетов не нравилось ему, как видно.

«Видите ли, юноша… – колдун говорил медленно, тщательно выбирая слова, – лечение ваше завершилось успешно, и я искренне рад подобному обороту дел!»

Он чуть заметно улыбнулся.

«Болезнь ваша была весьма серьезна и опасна, это несомненно, редкий врачеватель способен был бы справиться с нею… И, дабы победить болезнь вашу, вынужден я был применить все то, что узнал за долгие годы… бесчисленные годы учения в далеких странах, за которое семья моя платила серебром, отказывая порой себе в самом необходимом…»