«Помните ли меня, господин? Я Ломаный Фриц – племянник графского дворецкого. Когда граф принимал вас, я стоял шестым слева – позади знатных рыцарей…»

Гурагон поклонился без слов, пригласив сесть. Ободренный этим приглашением гость поспешно опустился на скамью и, не зная, куда девать свои длинные руки, сложил их в замок на коленях:

«Я, право, не посмел бы беспокоить вас, господин… если бы не ужасные обстоятельства… да… одни только ужасные обстоятельства заставили меня нарушить ваш отдых в этот благословенный вечер…»

Ломаный Фриц заикался от волнения:

«Позволите ли вы мне, господин, рассказать здесь о них… и попросить вашей помощи… ведь никто другой уже не в силах помочь мне, как я полагаю!..»

Сказав это, он тут же опустил голову и уставился в собственные кулаки. Поняв, что гость не произнесет теперь ни слова, Гурагон улыбнулся ободряюще:

«Оставьте вашу робость, молодой человек… Я признателен графу, всем его людям, а также жителям этого города и не хочу, чтобы меня называли неблагодарным!.. – колдун подкрепил свои слова легким поклоном, – Ведь именно неблагодарным я рискую прослыть, если откажусь выслушать вас и, выслушав, помочь, коли достанет силы!..»

Он улыбнулся еще более широкой и ласковой улыбкой:

«Говорите же, юноша, не смущайтесь!»

Поощренный этими словами, Ломаный Фриц наклонился вперед, к своему собеседнику, при этом руки его описали в воздухе несуразные изломанные линии:

«О, господин мой, никогда не забуду я вашего роскошного великодушия! Послушайте же, что приключилось со мной, послушайте… Четыре дня назад, в такой же примерно час пришло мне в голову отужинать. В этом не было ничего необычного: всем хорошо известно, что я часто ем на ночь, если только имею возможность ночевать дома. Так вот, повинуясь моему приказу, служанка накрыла на стол, приготовив перед тем самую обыкновенную мою пищу. Я сел и принялся за трапезу безотлагательно. И тут случилось это… это ужасное происшествие, о котором я, собственно, и пришел вам поведать!»

Он замолчал на миг, гулко сглотнув слюну, затем продолжил:

«Едва только первый кусок пищи упал в мой желудок… я почувствовал… я словно бы почувствовал, что мясо, приготовленное служанкой, оказалось не слишком свежим, да… Какой-то неприятный привкус, со сладковатой гнильцой… Подумав об этом, я уже открыл было рот, чтоб отчитать нерадивую женщину – но, увы, не успел произнести ни слова!.. Только что съеденный мною кусок, а вместе с ним и остальное содержимое моего желудка принялось вдруг ходить ходуном и уже миг спустя вырвалось из меня наружу, заставив согнуться в три погибели. Право, со мною прежде никогда не бывало ничего подобного – только лишь через полчаса рвоту удалось унять. Однако с этих самых пор, Господь свидетель, в моем рту не побывало ни крошки!»

«Хотите ли вы есть, несмотря на это? – спросил Гурагон участливо, – Или же сама мысль о еде с неизбежностью вызывает у вас отвращение?»

«О, нет! – Фриц немедленно замотал головой, – Нет, нет, я голоден сейчас, как брошенная собака! Голод сжигает своим огнем все мои члены! Но стоит мне поднести ко рту что-либо помимо воды… точнее – взять в рот и ощутить вкус какой-либо пищи… как сразу же… сразу повторяется то же, что было тогда…»

Молодой человек опустил голову и закрыл лицо ладонями:

«Помогите же мне! Помогите, о благородный чужестранец! Оба городских лекаря отказали мне, сказав, что прежде не встречали такого недуга… Никто во всем городе не может, как видно, меня спасти!»

Он, кажется, заплакал даже – во всяком случае, слова его теперь напоминали всхлипы:

«Я молод… богат… я хочу жить!.. я не хочу умирать от голода!..»