…Подыматься по лестнице было трудновато – девочка впервые ощутила на себе, как вино, казавшееся легким и безобидным, давая волю радости, в то же самое время утяжеляет ноги, делая их почти что чужими. Переступая со ступеньки на ступеньку, Гретхен вынуждена была то и дело хвататься руками за перила да стены, чтобы сохранить равновесие и не грохнуться вниз, – ее, однако, это ничуть не обескураживало. Было забавно, и только, – ужасно хотелось рассказать Тимофею про Фалангину и ее волшебное действие.

Добравшись до своей мансарды, девочка поняла вдруг, что этот долгий подъем по лестнице едва ли не начисто лишил ее сил. Она плюхнулась на свой сундук, закрыла глаза, но вскоре открыла их вновь, подняла голову и поискала вокруг себя Тимофея. Можно было предположить, что кот разляжется на своем любимом подоконнике либо спит в углу, свернувшись калачиком. Однако она ошиблась – Тимофей, вопреки обыкновению, сидел прямо посреди каморки, навострив уши и выпростав по полу свой голубой хвост. Девочке он почему-то тоже показался смешным – она слегка хихикнула, затем вытянула в направлении кота ладонь:

«Милый, милый Тимофей!.. как жаль, что ты не можешь оценить сладости вина!.. поверь же мне, оно было… было очень… очень изумительным… и солнечным… да…»

Однако кот в ответ лишь презрительно фыркнул.

«Тебе что-то не нравится, кот?»

Он фыркнул снова, мотнув из стороны в сторону белой своей головой:

«Ну, что ты… что ты… как можно!.. конечно же, мне нравится все на этом свете… абсолютно, все!.. и более всего иного, ясное дело – мой синий хвост!.. Тебе, я думаю, тоже понравилось бы такое, если бы тебя кто выкрасил в синий цвет, да еще заставил бы светиться! – он переступил с лапы на лапу, – Вот, как, по-твоему, отныне я охотиться буду? Скажи мне, пожалуйста, как?»

Голос кота теперь раздавался едва ли не сквозь плач:

«Или ты думаешь, что осторожная ночная крыса, издалека завидев эдакое нескромное сияние, станет дожидаться моего появления из одного только любопытства?.. Ты и вправду так думаешь? Что ж, в этом случае я готов выразить мое почтение безграничной твоей проницательности…»

Веселое настроение сняло как рукой – Гретхен вновь стало стыдно перед котом, как тогда, по пути в город. Она рывком села и, обхватив руками колени, заглянула Тимофею в глаза:

«Прости меня, кот… ты прав, конечно же… я не должна была забывать о тебе…»

Она даже поперхнулась слегка от волнения:

«Я должна была вспомнить о тебе за обедом… когда было весело… вспомнить о тебе и позвать тебя!..»

Слезки предательски обозначились в уголках ее глаз:

«Но только чем я могла бы помочь тебе, кот? Царицу Красок невозможно отмыть. Ведь Мастер Альбрехт сказал же, что…»

Однако Тимофей не дал ей закончить фразу:

«Мастер Альбрехт, Мастер Альбрехт… сказал то, сказал сё… твой Мастер Альбрехт, если уж хочешь знать, так же беспомощен, как и ты… как и вообще почти все ходящие на двух ногах – не важно, с крыльями или без…»

«Беспомощен?..»

«Ну, да, беспомощен… Ты помнишь ведь – он сам же и сказал, что если бы не я… то он… еще многие месяцы, если не годы… провел бы в бесплодных поисках… этой своей гадкой краски, годной лишь на то, чтобы пачкать хвосты…»

От этих слов Гретхен улыбнулась помимо собственной воли:

«Конечно, Тимофей, конечно… ведь ты всегда считаешь себя самым главным, не так ли?.. но расскажи мне, наконец, что же случилось тогда в мое отсутствие – и как ты сам попал в лабораториум? Ведь сколько раз, я помню, говорил ты мне о том, что не выносишь…»

«…этих дурацких запахов? – Кот перебил ее вновь, – О, да! Я в самом деле их ненавижу!»