Мастер Альбрехт стоял неподвижно, обеими руками опершись о край своего рабочего стола. Выглядел он при этом изрядно усталым – лицо его осунулось, пропорции тела словно бы удлинились, делая его похожим на мраморную статую святого, одну из тех, что Гретхен видела у входа в кафедральный собор. Казалось, убери он руки, – и тут же рухнет грудью на стол!

Увидав вошедшую девочку, Мастер Альбрехт повернул к ней голову, затем с видимой силой оттолкнулся от стола и, шагнув к ней навстречу, встал, широко расставив ноги и убрав руки за спину:

«Я велел прийти тебе сюда, дитя простоты, не для того вовсе, чтоб задать какую-либо новую работу, нет… – сквозь маску усталости он попытался улыбнуться, – Сейчас мне не нужна твоя помощь, и я, конечно же, вполне бы мог не беспокоить тебя, предоставив твоим всегдашним занятиям, но…»

Старик вдруг замолчал, вынул из-за спины руки и сложил их перед собой, переплетя замком пальцы:

«Но все-таки я решил позвать тебя, дабы… дабы я смог… вернее, ты смогла… бы убедиться… и поздравить меня с новым сделанным шагом… каковой неопровержимо указывает на то, что я… что я теперь… на волосок всего лишь отдален от цели…»

Конец этой фразы Гретхен разобрала с трудом – казалось, Мастер Альбрехт уже напрочь забыл о том, что его кто-то слушает: глядя на собственные руки, он тихо бормотал себе под нос отрывочные слова, достигавшие теперь ушей девочки словно бы частицами каких-то загадочных молитв или заклинаний:

«…непрестанно подчеркивая… избыточность свойств квасцов… имел в виду, конечно же, не те квасцы, что полезны дубильщикам кож… поскольку ложный след, хоть и весьма удобен для запутывания жалких суфлеров… однако же не в силах сбить с дороги настоящего адепта, знакомого с истинными свойствами этих субстанций… что ж: подобное прочитывается и между строк, достойное повторения в великой фазе Овна… к тому же, заменив богемскую соль на поташ…»

Старик вдруг остановился, вновь взглянул на Гретхен, затем, поманив ее взмахом ладони, шагнул вглубь лабораториума.

«Гляди же сюда!..» – Он снял с полок два плоскодонных стеклянных сосуда, один пустой, другой с прозрачной желтоватой жидкостью, перенес их на стол, после чего положил рядом с ними квадратную медную пластину, на которую горкой был насыпан какой-то порошок.

«Здесь то самое купоросное масло, – Мастер Альбрехт указал на сосуд с жидкостью, – что на твоих глазах, отдавая попутно легкий воздух, поглотило, как ты помнишь, железные гвозди. Я лишь умиротворил его поташом, и только».

Гретхен принялась послушно вглядываться, однако ничего любопытного ни в самом сосуде, ни в наполнявшей его жидкости не обнаружила.

«А здесь, – старик бережно взял в руки медную пластину, – по сути – весь результат моей двухнедельной работы!»

Он вернул пластину на стол.

«Воистину, чудесная субстанция, полученная мною из сгущенной животной крови, тщательно высушенной, после чего прогретой до третьей степени огня совместно с долей поташа и мелкими железными стружками. Взяв то, что получилось после этого, я был вынужден пройти с данной субстанцией путь Козерога, растворяя горячей водой то, что способно в ней раствориться. Сгущая потом вторично раствор, я и получил вот это… смотри!»

Мастер Альбрехт взял пустой сосуд, зачерпнул им воды и, убедившись в ее чистоте, добавил щепотку порошка с медной пластины. Гретхен увидела, как частички порошка медленно оседают на дно, попутно растворяясь и окрашивая воду вокруг себя в желто-лимонный цвет. Вскоре вся вода во втором сосуде стала такой – желто-лимонной. Мастер Альбрехт довольно кивнул, после чего взял этот сосуд в руку и осторожно отлил из него чуть-чуть жидкости в другой. Тотчас же в этом втором сосуде жидкость окрасилась в густую лазурь – Мастер Альбрехт поднял его и посмотрел через его толщу на свет.