Она делала в доме уборку, ходила на рынок за снедью, всякий раз поражаясь дороговизне того, что в деревне росло у них на огороде безо всяких денег, и затем готовила из этой снеди еду – вот, в общем, и все: никакой домашней живности, требующей ухода, у Мастера Альбрехта не было, хотя очень и очень многие из городских жителей держали коров и кур. Можно даже сказать, что по-настоящему утро в городе объявлялось вовсе не колотушкой уличного стражника, а именно петушиной разноголосицей, небывало мощной и громкой даже для выросшей в деревне Гретхен. А чуть позже по уличным булыжникам начинали стучать коровьи копыта – животные самостоятельно собирались в стадо и брели к городским воротам, где их уже поджидал нанятый городским советом пастух.

Чем же тогда занимался сам Мастер Альбрехт целыми днями напролет? На что тратил он драгоценное время своей жизни? По правде говоря, понять это Гретхен удалось не сразу, да и позднее едва ли она поняла это в полной мере – до того необычным показалось ей дело Мастера Альбрехта даже в сравнении с прочими городскими странностями.

Как бы то ни было, день для Мастера начинался долгой молитвой в маленькой темной молельной. Затем был завтрак, затем Мастер Альбрехт уединялся в другой небольшой комнате на втором этаже своего дома и обычно выходил оттуда лишь к позднему обеду.

Комната эта стоила того, чтобы рассказать о ней поподробнее. Кажется, на второй день своей жизни у Мастера Альбрехта Гретхен, дождавшись, когда хозяин окончит там свои занятия, заглянула-таки вовнутрь. Девочка собиралась убрать там мусор – так же точно, как она это делала и в прочих помещениях дома. Однако прежде, чем ей удалось разглядеть что-либо в царящем там полумраке, строгий голос Мастера Альбрехта заставил Гретхен остановиться: «Не входи сюда, девочка! Праздный посетитель одним лишь взглядом своим способен убить шестинедельное Деланье!» Подчинившись, Гретхен вернулась назад. «Настанет день, и я сам тебя туда позову – но прежде того дня не смей даже заглядывать за эту дверь!»

Оставалось ждать, смирив любопытство. Впрочем, несколько дней спустя сквозь неплотно прикрытую дверь в эту странную комнату заглянул было Тимофей – однако тут же выскочил вон, прижавши уши.

«Н-да… отвратительное место!.. – поделился он потом с Гретхен, – Во-первых, ужасная жара, во-вторых – запах! Хуже этого запаха я, пожалуй, в жизни не слышал – даже выгребные ямы, и те не разят так ужасно».

«Но что же, что там, внутри, а?» – Гретхен сгорала от любопытства.

«Откуда ж мне знать! – обескуражил ее кот, – Право, я и разглядеть-то ничего не успел вовсе: стоило лишь сунуть голову, как Мастер Альбрехт плеснул в меня водой – в подобных ситуациях я обычно улепетываю тем же путем, каким и пришел, а не глазею по сторонам. В любом случае, мышей там нет ни единой – уж в этом я готов чем хочешь поклясться!»

Сказав это, кот принялся старательно вылизывать себе плечо, дав тем самым понять, что обмен впечатлениями окончен.

То, что за таинственной дверью царствуют весьма сильные запахи, Гретхен, в общем, знала и без подсказки Тимофея. Всякий раз, когда Мастер Альбрехт выходил оттуда, запахи эти, воспользовавшись случайной свободой, прорывались из своей темницы и какое-то время затем разгуливали по дому. Потом они улетучивались, застревая разве что лишь в одежде Мастера Альбрехта, которую он отнюдь не всегда имел обыкновение менять даже и перед вечерней трапезой.

За трапезой же, сидя прямо против Мастера Альбрехта, Гретхен обратила внимание на его руки. Воистину, это были чуднЫе руки!.. Гретхен никогда не видела подобных рук: покрытых множеством коротких белесых полосок от старых шрамов, а также массой разноцветных пятен – желтых и фиолетово-синих, зеленых и ржаво-красных – которые, похоже, въелись на всю глубину кожи и не давали себя смыть. Кроме того, эти руки, как Гретхен смогла убедиться спустя какое-то время, обладали замечательной способностью спокойно прикасаться к очень горячим – почти что раскаленным – вещам. Девочке не раз доводилось видеть, как Мастер Альбрехт, схватив нечаянно только что снятую с огня сковороду или горшок, не отдергивает с криком руку, а лишь спокойно ставит посудину на положенное место. Или, допустим, нарочно вынув из горящего очага полуобуглившуюся, еще поигрывающую перебежками красных огней головешку, он с любопытством отковыривает ногтем белый нарост только что возникшего пепла… Что именно могло заинтересовать человека в обыкновенной головешке, Гретхен, разумеется, не представляла, однако и спросить об этом Мастера Альбрехта не находила в себе решимости. Она вообще стеснялась задавать досужие вопросы, предпочитая наблюдать и, складывая наблюдения в копилку памяти, терпеливо дожидаться, когда они, сцепившись там плотной цепочкой, как бы нехотя, сами собой принесут ответ.