Глобальные электронные коммуникации в таком контексте оказываются наиболее эффективной технологией по инициированию подобных процессов, переформатируя традиционное сознание, что называется, в повседневном режиме и с учетом личных предпочтений объектов воздействия. Достаточно лишь предоставить свободу выбора из набора уже готовых клише.

В современном обществе мы сегодня наблюдаем схожие тенденции.

В творчестве это выражается в профанации и мутации смыслов, в крайних формах шока и провокации, скажем, с прибиванием отдельных органов к брусчатке Красной площади[11].

В политике – в крайних формах либерализма, экзофашизме и двойных/тройных стандартах, разрушении основанной на классических ценностях системы ООН, различных элементах так называемого управляемого хаоса, демократии меньшинств.

В экономике – в новых горизонтах цинизма, отказе от социальных завоеваний трудящихся классов, транснациональном неоколониализме (ПОСТимпериализме).

В социальном – а вот тут есть хорошее слово для выражения тенденций – «теплохладность», то есть духовное равнодушие, расслабленность, пассивность, стояние между добром и злом, размытость ориентиров вплоть до антинаучной множественности пола.

В совокупности мы имеем актуальную матрицу евроатлантической идентичности.

Стоит добавить, что процессы кристаллизации европейской идентичности, ее переосмысления в изменившихся условиях общественно-политического и экономического развития отмечались Освальдом Шпенглером в фундаментальной работе «Закат Европы». Поглощение деревни городом, доминирование техники и ее абсолютизация, кризис религиозного сознания, стремление к мировому господству – эти черты фиксировались немецким исследователем еще в 1918 году (за 21 год до начала новой мировой войны).

Выскажем дискуссионный тезис, что «ПОСТ» – это итог оценки европейским мышлением событий «двойной мировой войны». Это процесс, начавшийся в 1914 году и характеризовавшийся отрицанием прежнего культурного опыта с его верой в гуманность мышления, особенно на фоне гигантских людских потерь на фронтах, изменением представлений о роли государства в общественном развитии, технического прогресса, менявшего привычную ткань повседневной жизни. Все завершилось крахом старой Европы и ее падением в самоотрицание через «ПОСТ».

При том понимании, что «ПОСТ» – результат органического развития культуры мышления на Западе. Безоценочно. Просто так случилось. Эволюционно. С Западом, где постмодерн становится логичной последней стадией развития общества, последовательно отказавшегося от своих традиционных оснований в течение XVI–XX веков на пути к метафизической свободе индивидуального духа. Парадоксальным образом обретенная таким способом «свобода» оказалась в жестком ошейнике внешнего контроля за частной жизнью граждан – через сбор, в случае появления такой необходимости, всей доступной информации о конкретном индивидууме вплоть до признания в нем угрозы, если он не имеет своего аккаунта в социальной сети («значит, есть что скрывать»).

Действительно, если все делятся со всеми своей повседневной жизнью – начиная от фотографии утреннего завтрака и заканчивая… На самом деле тут сложно что-то определить, потому что установленные границы весьма и весьма обширны. То возникает та самая «свобода» во всем и от всего – настоящий «ПОСТ», где критерием приличия выступает собственная мера ответственности.

А вот с Россией, Азией, Латинской Америкой, Африкой этого не произошло. Там история шла иначе. Модерн, а затем глобализированная массовая культура, конечно, и здесь оказали влияние, но не изменили глубоких основ мировоззрения этой огромной части мира. Говоря социологическим языком, бо́льшая часть мира живет в парадигме премодерна.