Химера грузно осела и попыталась отмахнуться, но незнакомец ушёл от удара. Опасаясь, что его добычу сейчас заграбастает другой, Гвин снова бросился в атаку.

Химера встала на две лапы, намереваясь раздавить незнакомца, но тот с нечеловеческой быстротой отпрыгнул на безопасное расстояние и выкинул руку в направлении чудовища.

Грянул взрыв.

Ударной волной Гвина швырнуло в сторону, и следующее, что он запомнил, это как по воздуху летит, разбрызгивая кровь, оторванная лапа химеры, а сверху прямо на него несётся огромная белая волна.

Тело не слушалось, голова не соображала, поэтому уйти из-под лавины Гвин не успел. Его мгновенно придавило, а потом продолжало придавливать ещё сильнее, пока совсем не обездвижило, похоронив заживо под холодной толщей.

Глава 2

Когда Гвина впервые проткнули насквозь костяным шипом, он подумал: «Наконец-то всё кончится». Но не кончилось – рана, которая наверняка убила бы любого человека, поболела и затянулась, словно царапина, за пару дней. После этого он стал намного меньше бояться столкновений с кем бы то ни было и выбросил кинжал, которым всё равно владел плохо. Затем на другой охоте слишком уж прыткий тролль оторвал кантернцу руку по самое плечо. Боль была кошмарная, почти такая же, как от Голода, но обозлённая Бестия всё же сумела справиться с противником и одной оставшейся рукой. На следующий день Гвин заметил, что из культи что-то торчит – оказалось, это отросла утраченная кость. За пару недель рука восстановилась полностью без каких-либо последствий, будто никуда и не девалась. И Гвин перестал бояться смерти и урона своему здоровью вовсе.

О, далеко не каждая охота для него заканчивалась бескровно. Его резали, рвали, ломали, кусали, жгли столько раз, что и не упомнить. Но в итоге на нём не оставалось ни царапины. Только шрам на груди – от магической фигуры, которая навек сплавила воедино человека и Тварь из энергетического пространства.

Поначалу Гвина ужаснула мысль о том, кем или чем он стал. Он носил в себе то, во что сам боялся заглянуть. Но однажды он случайно спас незнакомого мальчишку из лап тигра-людоеда и понял, что заглядывать в себя вовсе не обязательно. Лишнее это. «Если я настолько живуч, – подумал он, – надо просто этим пользоваться!» И начал пользоваться.

Бессмертие оказалось штукой весёлой. Оно было козырем, который бил любую карту противника. Нет, Гвин понимал, что его живучесть имеет пределы, но при должной осторожности её с лихвой хватало на то, чтобы побеждать даже самых страшных тварей. Быть неубиваемым чудовищем оказалось не так уж плохо, а местами даже полезно.

Но точно не в ситуации, когда ты лежишь под завалом и не можешь пошевелиться.

Гвин даже не потерял сознание, когда его накрыло лавиной. Снег в считанные минуты проморозил одежду, поэтому холод вскоре убил все телесные ощущения кроме ломоты. Голод всё крепчал, разливался повсюду; его волны стократно умножали удушье и онемение. Хотелось выть, но тяжесть снежной массы не давала даже вдохнуть. Обездвиженный в ледяной темноте, кантернец медленно сходил с ума.

Время словно замёрзло вместе с ним. Где-то снаружи, в нескольких саженях, жизнь продолжалась, но в тесной снежной могиле были только холод и боль. Сначала Гвин на всех известных языках проклинал того, кто сорвал ему охоту. Спустя какое-то время он мог думать только о том, что хочет умереть. Казалось, он лежит так уже вечность, но Гвин понимал, что это не так – ведь снег должен был растаять по весне. Вопрос – сможет ли он вынести эту пытку до того времени?

Потом Голод стал ещё сильнее, и Тварь милосердно вытеснила Гвина из сознания. Он продолжал чувствовать, но больше не осознавал себя. В этом было его преимущество – человеческий разум способен выдерживать боль только до определённого порога, после чего просто сворачивается в комочек и перестаёт воспринимать что бы то ни было. А вот у Бестии такой лазейки не было.