– Может ты и права, – сказал Гвин, пожав плечами. – Что-то действительно происходит. Только, думаешь, нам дано это понять? Не то чтобы я себя дурачком считал, но есть ведь вещи не для наших скудных умов.

– А для чьих же тогда?

Гвин усмехнулся – по-доброму, потому что его тронула внезапная наивность женщины, которая на первый взгляд наивной вовсе не казалась.

– Ты необычная, – сказал он. – И я тоже необычный. Ты принадлежишь к расе, о которой никто не слышал. Я делю тело и сознание с абсолютным хищником из таких мест, что от одной мысли мозги скукоживаются. Мы оба знаем, насколько мало понимает обычный человек. Даже если он очень умён, даже если он стар и обрёл мудрость. Пока он не переживёт того же, что и мы, он просто не сможет понять. А сколько всего не пережили мы? В какие бездны ещё не заглядывали? Ты только представь. Что если природа этих искажений лежит за гранью нашего понимания, потому что наше восприятие слишком узко? Ведь ты сама говоришь, что Нирион меняется где-то очень глубоко – так может, такие тонкие материи не для нас?

Ари, казалось, задумалась.

– Может быть, – сказала она наконец. – Но я всё равно попытаюсь всё выяснить. Потому что вдруг они всё-таки для нас? И мы сможем как-то повлиять.

– …И ты сможешь избавиться от Бесформенного, – добавил кантернец и по лицу собеседницы понял, что попал в точку. – На твоём месте я бы вёл себя точно так же.

Ари посмотрела на него устало и вдруг улыбнулась, а потом молча улеглась и завернулась в плащ. Подложив кулак под щёку, отчего сразу стала похожа на маленькую девочку.

Гвин вздохнул и тоже принял горизонтальное положение на пропахшем тухлятиной тряпье. Ему завернуться было не во что, хотя очень хотелось. Не из-за холода – лишь уюта ради. Чтобы завершить картину: за стенами ночь и вьюга, а внутри горящий очаг, разговоры вполголоса и мягкая постель…

И вовсе он не думал, что тонкие материи не для его ума. Наоборот, кантернцу было жутко интересно разузнать обо всём, что касается искажений. И до чего ведь точно Ари слово подобрала! Искажения. Как будто кто-то и впрямь схватил Нирион обеими руками и хорошенько встряхнул, исказив его законы. Но почему-то Гвину показалось, что уж слишком сильно девушка вцепилась в эту загадку. Слишком отчаянно. Как бы не приключилось с ней чего дурного…

«Ну и ну! – опомнившись, фыркнул про себя кантернец. – Она меня под завалом бросила, а я тут пекусь о её душевном равновесии! Совсем ты размяк, дружище Гвин. Если каждого встречного так обхаживать, все нервы себе вымотаешь!»

Он повернулся на спину и уставился в потолок.

«Вот бы каждый встречный был таким, как она», – подумалось ему вдогонку.

Гвина уже клонило в сон. Эйфория от насыщения прошла окончательно, поэтому начала сказываться усталость, которая копилась днями, а то и неделями. Сегодня его впервые за долгое время ждал здоровый сон, и кантернец с радостью сдался в его объятия, закрыв глаза.

Вот только одна мысль пока ещё не давала уснуть.

– Ари?

– М?

– А куда ты направишься завтра?

Молчание висело долго – Гвин даже успел подумать, что девушка заснула. Но ошибся.

– На запад. Обойду горы с запада, вдоль моря, – Ари зевнула. – Никогда не была в тех краях.

И снова тишину нарушала только седая вьюга.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи… Гвин.

Когда он проснулся, Ари уже ушла. Поднялась, наверное, ещё засветло, откопала снова занесённый снегом вход и была такова. Гвин даже не слышал – настолько сладко спал.

Он поднялся, вылез из подземелья, осмотрелся, щурясь после долгого пребывания в темноте. Снег больше не шёл, но небо всё ещё нависало белой непрозрачной пеленой. На сильно выросших сугробах виднелся отчётливый след широких снегоступов, ведущий на север. По нему Гвин дошёл до занесённой дороги, что тянулась вдоль кромки леса и одним концом взбегала на холм справа, а другим терялась слева, у подножий гор.