По дороге двигалась колонна техники: тягачи с орудиями, танки, мотоциклисты, грузовики, подводы. Костя уже бывал в окружении и выходил из него, но тогда рядом были товарищи и командир, с которым было не так страшно. А теперь он был один и принимать решение ему надо было самому. На мгновение он показался себе маленьким и беспомощным, как букашка, рядом с этой армадой и почувствовал, как пробежал по спине и спрятался в сердце неприятный холодок. Первым желанием было рвануть отсюда и зарыться в землю где-нибудь в чаще леса, но что-то удержало его от этого и заставило лихорадочно соображать, как быть дальше.

– Надо быстрее найти живых, надо осмотреть минометы, надо найти оружие, – проносились мысли в его голове. – Надо спешить, пока немцы не нагрянули.

Тщетно поискав командира около опаленной березы, Костя вернулся к месту гибели батареи и принялся тщательно осматривать все, что попадалось ему на глаза. Ему показалось, что погибших меньше, чем было живых, и в его сердце закралась надежда, что он не один. Вдруг его слух уловил легкий шорох. Костя бросился на шум, даже не задумываясь, что это могли быть враги. Он остановился перед густым кустом, из которого, как ему показалось, донесся этот шорох. Не долго думая, он вломился в него, закрывая глаза от хлещущих по лицу тонких веток. Но не успел он сделать и двух шагов, как получил сокрушительный удар по голове чем-то тяжелым и почувствовал, как земля качнулась и ушла из-под ног.

Когда он открыл глаза, то увидел над собой перепачканное лицо красноармейца в расплющенной пилотке, по щекам которого текли слезы, а губы были растянуты в гримасе безутешного горя и, как заводные бормотали:

– Что я наделал, что я наделал. Очнись же, братишка, ну… очнись же. – и опять сначала.

Возвращение к Косте сознания произвело на него такой эффект, как если бы он увидел явление Христа. Он, подняв к небу лицо, произнес:

– Слава тебе, Господи, очнулся.

И обмяк.

Костю тоже вместо, казалось бы, справедливого в этой ситуации гнева, стало обволакивать чувство радости, граничащее со счастьем.

– Значит я не один, значит живем, значит повоюем…, теперь повоюем. – одна за другой проплывали в опухшем мозгу мысли.

– Ты кто? – спросил Костя слабым голосом, но тот сидел не шевелясь.

– Что это с ним, неужели «кондрашка» от радости хватила. – подумал Костя и тронул красноармейца за рукав. – Эй…

Тот встрепенулся и с виноватым видом пододвинувшись, закричал, как кричат люди, не слышащие своего голоса:

– Прости, браток, за немца тебя принял. Слава Богу, что не зашиб, в последний миг рука дрогнула. Удар и не получился. Слава Богу, слава Богу… Ты не удивляйся, что я громко говорю – я почти ничего не слышу. Контузило меня. Это пройдет. Пройдет, я знаю. У моего командира было такое, но потом прошло, через неделю.

Только сейчас Костя заметил, что под носом и в ушах у него запеклась кровь. Он продолжал бормотать и причитать, размазывая все продолжающие течь слезы по, и без того, грязному лицу.

Взгляд Кости упал на лежащую рядом корягу, похожую на палицу, которой, очевидно, его и приложил красноармеец.

– Этой бы точно зашиб, – неожиданно радостно подумал он. – Если бы рука не дрогнула.

Костя еще немного полежал, предаваясь радостным мыслям, что теперь он не один, но вдруг его, как подкинуло с земли:

– Что он орет, немцы рядом. Если услышат – конец.

И резко подскочив к красноармейцу, ладонью заткнул ему рот:

– Не ори…, – прошипел он, озираясь по сторонам, как затравленный зверь. – Немцы рядом. Не равен час нагрянут.

Красноармеец замолчал, испуганно тараща глаза, а Костя продолжил: