– Некоторое время провёл на Пескарях, архипелаге на крайнем северо-востоке, изучал биом[10] тех мест. Путешествие выдалось не из лёгких.

– Я слышал о них, рассеянные точечки на карте. Почти конец света.

Радужник кивнул:

– Поверь мне, нет никакого «почти». Более бесплодного места не сыскать. Понадобилось время, чтобы изучить повадки этой земли, но в этом у меня была помощь. Поначалу выяснилось, что жители-аборигены в отдалённых рыбачьих поселениях к моему появлению отнеслись с опаской, особенно к оцелусам. Я уверил их, что я – религиозный пилигрим, и это, похоже, уладило дело. После этого они с готовностью, пусть и несколько сдержанной, предлагали мне свою помощь. – Оцелусы парили по комнате, отбрасывая странные тени. – В своих собственных духовных верованиях они близки к сверхъестественному, так что, возможно, была тут какая-то связь. Как бы то ни было, на одном месте я подолгу не задерживался. Большую часть времени провёл, бродяжничая по дикой природе подальше от поселений. Следовал охотничьими тропами, ночевал в избушках. Безотрадный и прекрасный ландшафт. Северные олени и моржи – компания, лишённая чувств. У лесных волков и медведей их и того меньше.

– И всё же – ты здесь.

– Время года сменялось. По чистой случайности я нашёл частное судно, капитан согласился взять меня на борт. Оно простоит здесь на якоре два дня. Я бы наведался к тебе пораньше, но надо было ещё кое о чём позаботиться. – Он поднял стеклянное пресс-папье с морским ежом внутри.

Мох сел, ожидая подробностей, но их не последовало. У него было так много вопросов, но он знал: лучше не задавать их так сразу. Радужник свои истории рассказывает по-своему – или не рассказывает вовсе.

– Как тебе жилось? – спросил Радужник.

– Кое-что случилось, и мне нужна твоя помощь.

– Продолжай. – Радужник поднёс пресс-папье к глазам, посмотрел, прищурившись, на него одним глазом, потом, повернув, другим. Один из оцелусов подплыл сзади стекла, высветив его. – Морские ежи находятся под защитой. Их выловили почти до полного истребления, удовлетворяя спрос на такие вот пресс-папье. – И он с громким стуком опустил диковинку на полированный комод. – Извини, продолжай.

– Мне думается, Мемория жива.

Радужник опёрся о комод, сложив руки.

– Ты мне рассказывал, что она утонула.

– Да, – кивнул Мох. – Так я и считал. Многие годы перед глазами стояла эта жуткая картина её падения с волнолома. Я… – Он достал табакерку и свернул цигарку. Скатал её чересчур туго и начал сызнова. – Прости, я бессмыслицу несу. Она была мертва для меня так долго, что это просто в голове не умещается.

– Что заставило тебя передумать?

– Я побывал в старом доме у канала. Помнишь, я как-то рассказывал тебе о нём. Благоуханный Сток? Туда Джон Машина поселил нашу семью, после того как привёз Меморию жить с нами.

– Да, с лягушками. Я его видел.

– Точно. В нём много лет никто не жил. Когда несколько дней назад я заглянул туда, дом был пуст, но в одной из комнат я нашёл всё необходимое для выведения Сатурний луна. Это было её увлечением.

– Едва ли убедительно. Что-то могло остаться от прошлых лет.

– Нет. Бабочки были живые, Радужник. Кто-то совсем недавно ухаживал за ними, кто-то, кто знал их повадки. Для совпадения это чересчур. – Мох закурил цигарку. Дым высветился диагональной полоской в расползшемся по комнате солнечном свете.

– Если только кому-то не понадобилось подтолкнуть тебя к такому выводу.

– Я думал об этом. Но зачем? – Мох ломал над этим голову. Если Агнец прибег к такому, чтобы убедить его в существовании Мемории, то это умно. Только для того, чтобы это устроить, надо было знать о сущих мелочах из прошлого Мемории.