От мыслей о теплицах у меня сердце сжалось.

Какие у меня были теплицы! Там росло все, и зелень для стола, и томаты, и редкие растения. И даже грибы-вешенки. Но, кажется, та же Клотильда побила все стекла. Она была словно стихийное бедствие. Как слон в посудной лавке. Но, подозреваю, это не природная неуклюжесть. Она ломала и крушила все налево и направо специально.

Просто чтобы переломать.

Чтобы испортить, испоганить то, что было устроено с любовью и заботой. То, что делало меня чуточку лучше самой Клотильды. Ведь травы, цветы, теплицы — это прилежный труд и аккуратность. А сама Клотильда работать не любила…

После еды больше всего хотелось упасть и уснуть. Но я понимала, что спать не время.

— Нужно позаботиться о наших курочках, — сказала я задремывающей Лиззи. — Они теперь наши главные кормилицы!

Я прикрыла ее ковром, подкинула еще поленце-другое в камин и направилась в курятник.

Он был очень грязным, очень.

Гнезда, пара деревянных ящиков, были просто скользкими от помета.

Я вычистила из них остатки грязной соломы, решительно промыла их пучком свежей, чистой, и снаружи, и внутри.

Из той копны, что со мной привезли, надергала помягче, настелила курам в гнезда, и много — на пол, надежно прикрыв зловонную жижу. Теперь здесь будет сухо и не будет вонять.

Проветрила клетушку, насыпала курам чистого зерна, а ящик закрыла, чтобы они его не пачкали.

В награду за свои труды по окончании всех работ в пышной свежей подстилке на полу нашла еще одно яйцо, свежее, горячее.

— Ну, теперь не пропадем! — прошептала я, зажав его в кулаке и улыбаясь до ушей.

***

Силы возвращались ко мне быстро. Даже странно, какое чудо способен сотворить крошечный кусок хлеба и спокойный отдых! Но я уже чувствовала, как силы возвращаются в мои руки.

Поэтому я решительно взяла снеговую лопату и решили идти к дому.

Я хотела поискать там что-нибудь, все равно что. В нашем положении любая мелочь, любая вещь— это ценность. Обрывок ткани, старая одежда. Соль. Мыло вот, например. Клотильда не взяла мыло, а ведь оно стоит очень дорого.

— Чем же Клотильда стирает, если мыла не знает, — удивилась я, натягивая тяжелую одежду.

— Щелоком же, — рассудительно ответила Лиззи, в свою очередь завязывая свои шерстяные платки. — Да и то не сама, а служанки ее. Видно, ты и вправду сильно болела, если этого не помнишь. Ты же тоже стирала для Клотильды.

Я помнила.

И стирала, и таскала тяжелые корзины с сырым бельем во двор, вывесить сушиться…

Но все эти воспоминания были так тяжелы, так болезненны, что я отодвигала их поглубже в память, чтобы отчаяние и безысходность, наполнявшие их, не ранили меня.

Я глянула на свои руки. Они были очень тонкие, худые, бледные, с коротко остриженными ногтями, в цыпках. Да, поработать им пришлось много.

Мне вдруг стало ужасно жаль своего нового тела. Какое оно неухоженное, больное, нескладное… Совсем юная девушка, а выгляжу как старуха! А мне вдруг захотелось выглядеть… привлекательно, что ли. Я и в прежней своей жизни была этого лишена. Болезнь ведь никого не красит.

А сейчас я здорова! Слаба, голодна, но смертельные болезни не подтачивают меня! Значит, и красоту можно вернуть.

— Эх, мне б найти каких-нибудь трав, — пробормотала я. — Вылечиться как следует… руки вот хотя б отмочить, чтоб были мягкими и красивыми…

— А ты раньше травами занималась? — удивилась Лиззи, пряча за пазуху свою старую игрушку.

— Травами и цветами, — ответила я. — Делала целебные отвары, варила мази… Эй, а куда это ты собралась?

— С тобой пойду, — ответила Лиззи. — Помогать буду. Я ведь все-все могу делать! Правда!

— Ну, хорошо. Корзинку с мелочью ты нести можешь, пожалуй. А кота своего зачем с собой берешь? Может, оставишь его тут?