Ужас растекся по жилам Мии, пальцы покалывало, зрачки расширились. Ощущение было столь незнакомым, что ей потребовались все силы, чтобы не поддаться ему. Страх поражения был сильнее страха смерти в лапах кракена, воспоминания о маминых словах в день казни отца придавали ей сил. Поэтому она погрузилась в себя и сделала то, что было нужно.

Девушка обернулась тенями и прямо на спине жеребца скрылась из виду. Кракен, державший Наив, замер, и по его телу пошли волны дрожи. Издав вой, пробирающий до самых костей, чудище отбросило свою добычу на песок и повернулось к Мие и двум своим сородичам, быстро подбиравшимся к лошади сзади.

Мия развернулась и пустила Ублюдка в самый быстрый галоп в его жизни.

Сцепив зубы, взглянула через плечо на огромные туши, которые прорывались сквозь землю и ныряли вниз, как морские драки на охоте. Позади этих кошмарных существ Трик подскочил к Наив и закинул раненую женщину на седло. Та была вся в крови, но Мия видела, что она еще двигалась. Значит, пока жива.

Девушка направила Ублюдка на север, к каравану. Церковники не были дураками – их верблюды уже бежали по пустыне. Кракены не отставали от Ублюдка; один врезался в песок всего в тридцати шагах от них, и жеребец оступился, когда земля вздрогнула. Воздух наполнился оглушительным воем и шорохом тел, пронзающих землю. Гадая, как им удается ее учуять, Мия поскакала к скалистому участку, молясь, чтобы почва там была твердой.

Поверхность пустыни испещряли около сорока каменных шпилей; небольшой скалистый сад в бесконечной пустоте. Откинув плащ из теней, Мия начала петлять между ними и услышала позади раздраженное рычание. Ей удалось немного оторваться от преследователей, пока она мчалась к противоположному концу участка, в то время как кракены окружали его по бокам. Пот лил ручьями. Сердце колотилось. Она приближалась к веренице верблюдов – шаг за шагом, метр за метром. Трик уже был там; один из фургонщиков тянулся за окровавленным телом Наив, а другой заряжал арбалет болтами размером с ручку метлы.

Мия услышала уже знакомую металлическую песню, плывущую по ветру – и поняла, что к заднему фургону, рядом с арбалетом, было привязано некое странное приспособление. Походило оно на большой ксилофон, сделанный из железных труб. Один из фургонщиков колотил по нему с таким бешенством, наполняя воздух шумом, словно тот оскорбил его мать.

«Железная песнь», – догадалась Мия.

Но за всей этой какофонией слышно было не только ропот кракенов, но и шорох песка, разверзнувшегося, чтобы выпустить этих кошмарных существ размером с целый дом. Ноги у нее ныли, мышцы стонали, но Мия все равно упорно мчалась к цели. Ее страх набухал – живое, дышащее создание, царапающее изнутри и затмевающее разум и взор. Руки трясутся, губы подрагивают, пожалуйста, мама, прогони их…

Наконец она добралась до заднего фургона, скривившись от грохота. Трик что-то кричал и протягивал ей руку. Сердце яростно колотилось в груди. Зубы клацали, их щелканье отдавалось в голове. Зажав в кулаке поводья, Мия приподнялась на ослабших ногах и спрыгнула вниз, к Трику.

Юноша поймал ее и прижал к груди – твердой, как дерево, и пропитанной кровью. Затрепетав в его объятиях, она всмотрелась в карие глаза, поймала их взгляд – в нем смешались облегчение, восхищение и что-то еще. Что-то…

Мия почувствовала, как Мистер Добряк скользнул обратно в ее тень и на секунду потерял голову от ужаса в ее жилах. А затем испил его и вздохнул, и от страха ничего не осталось, кроме тускнеющего воспоминания. Она снова стала собой. Сильной. Ни в ком не нуждающейся.