Но Колин слишком хорошо помнит те чрезвычайно бурные времена, когда мы с Иэном, работая вместе, без конца грызлись и цапались. Приступ внезапной паники перекашивает его лицо, и он бледнеет как полотно. Бедняжка, это утро по праву займет место в десятке самых отвратительных в его жизни.

– Лорд Беверли, кажется, у Иэна сейчас назначена встреча, – лепечет Колин, пытаясь спасти ситуацию.

Однако Беверли не из тех, кого могут напугать какие-то чужие встречи: в конце концов, он сидел в этой комнате для переговоров целый час, коротая время за чаем со сдобным печеньем, и хорошо знает, что ему пойдут навстречу во всем, что бы он ни попросил.

– Я все-таки настаиваю, Колин, – коротко повторяет он, и, черт его побери, прекрасно понимает, что этого уже достаточно.

Смирившись, шеф кивает.

– Как ты думаешь, ты сможешь освободиться, Иэн? – спрашивает он.

– Мне нужна только пара минут, и я буду свободен. Я вернусь буквально через секунду, – заявляет наш сегодняшний чемпион по востребованности. И скрывается за дверью.

Нет. Ничего у меня не получится.

Не успеваю я достать из сумки нужные документы, как Иэн уже возвращается – непринужденный, абсолютно уверенный в себе, с улыбкой на лице и решительным взглядом. Сегодня утром он просто упивается происходящим, и это целиком и полностью моя заслуга.

Сегодняшний день, вне всякого сомнения, – самый мерзкий день в моей жизни. До этого первенство сохранялось за тем утром, когда меня прооперировали от аппендицита и после того, как я отошла от наркоза, меня стало безостановочно рвать, но сегодня… да уж, сегодня определенно день еще хуже!

Мой враг номер один садится рядом с лордом Беверли, вольготно расположившись в шикарном кресле, обитом черной кожей, и всем своим видом демонстрирует готовность внимательно выслушать мои блестящие идеи по оптимизации налогов для моего клиента.

На какое-то мгновение я чувствую себя так, будто внезапно перенеслась в прошлое: аристократия против плебса.

Лорд Беверли, сын маркиза, и Иэн Сент-Джон, внук герцога Ривингтона, сын маркиза и, сверх того, наследник титула, а значит, граф чего-то там, чего я сейчас не помню, взирают на меня каждый со своего места и с плохо скрываемым нетерпением жаждут узнать, какого такого черта я там придумала.

Что ж, поскольку я, в конце концов, была и остаюсь самой светлой головой из всех, что наш банк имеет в своем активе – пусть даже у этого проходимца-графа на мой счет и противоположное мнение – я начинаю свою гениальную презентацию и демонстрирую им, чего стою.

У меня раскалывается голова, и я чувствую себя совершенно разбитой. Боль не отпускает меня с того самого трагического момента, когда этим утром я открыла глаза и осознала, что: во-первых, я не услышала, как два часа назад прозвенел будильник; во вторых, я опаздываю на суперважную встречу; в-третьих, я страдаю от самого настоящего похмелья – первого за всю свою жалкую жизнь.

Я всегда была сильной и решительной, всегда знала, чего хочу, никогда ни перед кем и ни перед чем не пасовала, но вчера вечером позорно расклеилась из-за очередной любовной неудачи. И больше всего меня доконал даже не сам факт того, что мой парень меня бросил, но скорее то, что сразу вслед за этим я с ужасом осознала, что мне на него было, в общем-то, наплевать.

В тот момент, когда он сказал мне, что не готов съезжаться и жить вместе со мной, я испытала облегчение. Да такое, что едва смогла сдержать улыбку. Ну вот, это случилось снова.

Это уже мои третьи серьезные отношения, которые терпят фиаско прямо перед тем, как наступает пора съезжаться, и вчера вечером я наконец поняла, что дело тут вовсе не в том, что мне попадаются какие-то недоделанные парни, – дело лишь во мне. Это я виновата во всех моих любовных неудачах, причина, по которой меня бросают, во мне: рано или поздно они понимают, что мне до них, по сути, нет никакого дела и что я в свою очередь лишь обманываю себя и строю себе иллюзии, и тогда они сбегают.