Естественно, Люси на звонок не ответила, а оставлять ей послание голосовой почтой в подобной ситуации Анни сочла не очень-то уместным. Итак, единственный надежный авторитет, способный ее успокоить, оказался вне доступа, а потому ей пришлось прибегнуть к немногим, еще оставшимся у нее, вариантам.

Родители решили, что это в целом отличная идея.

– Думаю, тебе было бы неплохо обнажиться полностью, – высказалась мать.

– Чего же только топлес? – где-то на заднем плане громогласно возмутился отец. – Скажи им, что ты это сделаешь, если тот мужик, что у них в заглавной роли, снимет с себя подштанники.

– А знаешь, он прав, – заметила мама. – Женская нагота в наши дни уже давно не вызывает бурного отклика. Скажи режиссеру, что, если он хочет пробудить реакцию публики, в его фильме надо показать чей-нибудь пенис.

– Ладно, мне, похоже, ясно, что главной-то проблемы вы не уловили, – раздраженно сказала Анни.

– А в чем проблема, детка? – не поняла мать.

– Да в том, что я не хочу снимать перед ними блузку! И вообще не хочу ничего снимать! И уж совершенно точно не хочу, чтобы Итан снимал с себя подштанники! Я хочу, чтобы эта сцена в фильме осталась именно такой, как мы ее репетировали.

– Ну, по мне, так это просто скучно.

– Почему-то меня это не удивляет, – бросила в телефон Анни и вновь повесила трубку, злясь, что вот же угораздило ее попасть в окружение разных недоумков, если не сказать больше.

Тут из соседней кабинки донесся чей-то голос:

– Я б на вашем месте им сказала: хотите, чтобы показала сиськи, – накиньте еще сто тысяч баксов.

– Чудная мысль, – усмехнулась Анни. – Спасибо за совет.

Когда она позвонила брату, Бастер заявил, что в ее случае лучше вылезти в окно дамской комнаты и удрать куда подальше. Таков был, впрочем, его обычный способ разрешения любых проблем.

– Дуй оттуда к черту, пока тебе не велели делать нечто такое, чего тебе совсем не захочется, – посоветовал он.

– Послушай, я же не сумасшедшая. Разве все это ни странно?

– Странно, – подтвердил Бастер.

– Никто ни разу не заикнулся ни о какой обнаженке – и вдруг в день съемок от меня требуют снять верх.

– Это странно, – повторил брат. – Не скажу, чтоб так уж удивительно, но все ж таки странно.

– Не удивительно?

– Помнится, бродили слухи, будто бы для самого первого фильма Фримэна Сандерса сняли полностью сымпровизированную сцену, где одну актрису поимел кобель, но потом эти кадры вырезали.

– Никогда такого не слышала, – пожала плечами Анни.

– Впрочем, сильно сомневаюсь, что Фримэн тебе что-нибудь подобное предложит.

– Так и что мне сейчас делать?

– Вали оттуда к черту! – крикнул в трубку брат.

– Я не могу так просто смыться, Бастер, – возразила Анни. – У меня есть контрактные обязательства. К тому же, мне кажется, это хороший фильм. Мне, по крайней мере, дали хорошую роль. Я просто скажу им, что не собираюсь сниматься в этой сцене.

Тут снаружи, за кабинкой, раздался голос Фримэна:

– Не собираешься сниматься в этой сцене?

– Что там за черт? – спросил Бастер.

– Я лучше пойду, – быстро сказала Анни в трубку.

Когда она покинула душевую кабинку, Фримэн стоял, привалясь задом к раковине, и поедал сэндвич, настолько громоздкий, будто сразу три сэндвича водрузили один на другой. Одет режиссер был в свою обычную рабочую одежду: черный костюм и галстук, изрядно помятую белую сорочку, солнечные очки и жалкие потрепанные кеды без носков.

– Так и в чем проблема? – осведомился он.

– И давно ты тут стоишь? – спросила Анни.

– Не так чтобы давно. Ассистентка сказала, что ты в туалете, и народу стало любопытно, то ли ты просто струхнула, узнав, что придется малость оголиться, то ли тут коксом балуешься. Вот я и думаю: схожу-ка разузнаю.