В политику Станислав решил пойти только по убеждению и только из-за денег. Насмотревшись и наслушавшись рассказов и историй о сытой жизни депутатов, он решил прибиться к этой стае и потребовать свой кусочек бюджетного пирога.

Сначала он стал действовать правильно и обратился с заявлением о своём приёме в члены в «Главную партию страны». Туда его с удовольствием приняли, а вот стать кандидатом в депутаты – не предложили, сославшись на его молодость, неопытность и что-то там ещё. Партийный функционер, принимавший Козявина в ряды, похлопал его по плечу и твёрдо заверил, что лет через пятнадцать – двадцать он обязательно станет депутатом от правящей партии, если будет строго следовать её курсу и указам президента. Столько времени Станислав ждать не собирался, он обиделся и на следующий день написал заявление о выходе из партии. Подобные действия Козявин совершил практически со всеми политическими организациями и движениями города и, убедившись, что с ходу брод не взять, решил попробовать самостоятельно побороться за тёплое место в Законодательном собрании Причудинской области, но на пути у Станислава возникла очередная непреодолимая преграда – финансирование.

Денег у него, как и раньше, не было, и он решил брать неприступную крепость своим обаянием и хитрожопостью. Организовав благотворительный фонд под пафосным названием «Последняя надежда», он призвал всех городских «несогласных со всем» поддержать начатое дело копеечкой, дабы совместно бороться с вопиющей несправедливостью и бардаком, и не только на территории города, но и во всём мире в целом. Для того чтоб бурление в народных массах не прекращалось, он периодически подкидывал на растерзание публике всевозможные новости о творящемся безобразии в городе и области, благо материала в те времена для этого было предостаточно. Вдобавок ко всему Козявин успел взять кредиты во всех банках, твёрдо веря, что вернёт эти средства, как только станет депутатом, отпилив свой кусочек от бюджета. Так Станислав Козявин твёрдо вступил на скользкую дорожку политики.

Изучив папку от корки до корки, я приуныл. По сравнению этими с матёрыми волчищами я чувствовал себя скромной овечкой, хотя физически мог задавить любого одним пальцем.

– Не переживай ты так! – увидев моё смятение, посоветовал куратор. – Шанс есть всегда!

– Один процент! – мрачно пробурчал я.

– Вот! – радостно подхватил Пётр Константинович. – Один процент уже есть! Целый процент! Процентищще! Ладно, давай работать! – тут же осёкся он и позвал Леночку. – Что с листовками?

– Фотографии я отправила! В рекламном агентстве мне пообещали, что завтра передадут в типографию, если мы согласуем макет, и к четвергу всё будет готово! – отозвалась она из соседней комнаты.

– А где макет? – удивился куратор.

– У вас на почте!

Пётр Константинович жестом руки указал мне следовать за ним, и мы удалились в его кабинет. Скачав с компьютера макет и распечатав на принтере два листа, куратор протянул один мне, а сам жадно впился глазами в свой экземпляр.

Когда я читал свою биографию, скупая мужская слеза предательски выкатилась из-под века и шустро помчалась вниз по щеке, подражая гонщику «Формулы-1». Я читал про себя и не верил своим глазам, периодически умиляясь и всхлипывая. В листовке меня представили таким замечательным человеком, что прочитавший это незамедлительно поверит в меня, как в Бога, сразу и навсегда, пока не объявится какой-нибудь мерзкий публицист Невзоров. Возможно, что в этот момент над моей головой одним кликом зажёгся золотистый полупрозрачный нимб, но я не смог убедиться в этом, не обнаружив в кабинете элементарного зеркала. В тексте говорилось, что в детстве я был очень хорошим мальчиком, писал только в свой горшок, ел одну лишь травку, не трогал козявку, дружил с мухами и всегда уважал права меньшинств, как национальных, так и сексуальных. В школе я учился на одни пятёрки, был и пионером, и комсомольцем одновременно. Моя фотография всегда находилась в центре школьной доски почёта, и все хулиганы района меня предусмотрительно опасались. Мне эта фраза не понравилась, и я попросил куратора обратить на неё внимание. Раз уж хулиганы кого-то очень боятся, и это не участковый милиционер, значит, он, без сомнения, криминальный авторитет с руками по локти в кровище. Куратор согласился, фразу переделали.