Анна влюбилась еще в старшем классе, когда в сентябре уже отзвенел первый звонок, и она, стоя у доски с чуть разинутым ртом, смяла пальцами кусочек мела, видя, как Виктор, высокий и статный, умный с виду и дерзкий в походке, всем незнакомый, новоявленный юноша раскрывает и затворяет за собой двери, здоровается с классом, с Анной здоровается и даже не думает о том, что мир вокруг него тотчас замедляет свой ход, инертным становится и приспускает пар. О любви в тот же день и речи, безусловно, не велись, не тратились понапрасну фразы, но какое-никакое начало их отношениям было положено, едва Витя, и называть не называла его Анна по-другому, устроился за партой позади нее и то ластик мог одолжить, то дернуть за косичку, иной раз помочь на контрольной и выгородить Анну, когда учитель бранить их думал за болтовню.

С тех самых пор, как дули форточки в классах и выставлял их педагог за дверь, то отсылая к директору, то попросту выгоняя вон, как мел поскрипывал о доску и смахивалась тряпками пыль в качестве наказаний, время делало свое дело – вершило судьбу, не задаваясь излишними вопросами, «а нужно ли то да се?», «так или иначе?». Так или иначе, Анна, а влюблена она и правда была по уши, как даже самый стеснительный парень в школе не втюрился бы в первую красавицу десятого «Б», поступила в медучилище в связке с Виктором. А Рита, о которой тут непременно стоит упомянуть, первоначально обучалась с ними в одном классе и через несколько парт сама вздыхала по Виктору, а кто, вы спросите, не вздыхал, ведь слыл он завидным и знатным парнем. Но ее здравомыслия хватило бы и на Анну, попроси она в долг, поэтому Рита, всегда точно судившая о своих целях в жизни, придерживалась их тогда и руководилась ими по сей день.

Короче говоря, ведь углубляться в подробности здесь явно не имеет смысла, ибо время это пронеслось безвозвратно, пути Анны и Риты в студенчестве разошлись, как это у многих друзей бывает, покамест Виктор, не отведав прелестей наук Гиппократа, под действием, быть может, формалина ли, хлороформа не охладел к врачеванию окончательно. И он, годам к девятнадцати-двадцати понабравшись ума и ответственности за свою жизнь, распрощался с белыми халатами, заметьте – не с Анной, и зачислился в ряды педагогического института. Знал ли Виктор точно, что хочет преподавать, или просто подыскивал себе место, кто теперь вспомнит, но он судьбой был сближен с Маргаритой, которая в то самое время уже выпускалась преподавателем и, кто бы сказать мог наверняка, что спустя еще двадцать, кажется, лет, он станет ею руководить.

Анна же, рыхлая тогда и ныне непропеченная фигура, как ни любила его, не переметнулась за Виктором и окончила обучение с отличием, хотя все в один голос твердили ей, что она не создана быть каким-либо врачом. Она им и не стала, закрепившись навек в роли медсестры. А рисуя в голове различные на их, подруги и Виктора, счет картины, Анна бесновалась: то вспыхивала в ней ревность – чувство, в котором любви, говорят, больше к себе, чем к другому, то зудели в душе разные подозрения, а то и вовсе нападала ярость. В общем, год, где Анна с Ритой дружили, чередовался с годом, где они враждовали и разбавлялся тем временем, когда все трое жили порознь друг от друга.

Одно время их корабли держались общего курса, но иной раз кто-нибудь, пусть Анна, отклонялся в сторону, скрываясь в пушистой дымке тумана, а, выныривая, устанавливал, что Маргарита, например, улегшись на другой галс, на всех парусах обогнала Виктора в стремлении или же, наоборот, он унесся в морские дали. И так вот жизнь из года в год сводила их, разводила, где бушевала вокруг, где нагоняла штиль; то дрейфовали они, словно льдины, то гнали под ветром вперед, то, сбрасывая якорь, безмолвие пережидали и затишье, пока однажды, тут в пору пропустить их основной и плодовитый период, жизнь, та еще коварная леди, не утопила Викторов фрегат. Она повредила его двигатель, ударив в самое сердце, и Анна, лет с двадцати пяти не столько лодка рядом с мужем, сколько шлюпка на его борту, спущена была на воду.