Я поворачиваю голову и тут же напарываюсь на взгляд тёмных глаз. Это Марк Постоленко. Стоит в другом конце холла и смотрит прямо на меня внимательно и цепко. И как-то задумчиво.

А со мной вдруг начинают происходить странные метаморфозы. На спине появляется испарина, а в животе что-то сжимается. В груди сердце то замирает на несколько секунд, то вдруг с грохотом пускается снова, отдавая своим боем аж в висках. Хочется отвернуться, но я словно прикипаю к его глазам, не в силах даже моргнуть.

— Эй, ты чего? — шепчет Наташка. — Покраснела вся… Опять эти?

Я даже не сразу соображаю, кого она имеет ввиду. Она думает, я замерла от страха, но… это что-то похожее, но не совсем… Сама понять не могу. Страх, но в других оттенках.

И оттенки эти вдруг взрываются яркостью и насыщенностью, когда Марк, что-то тихо сказав своему другу, через толпу направляется ко мне.

5. 5

Ноги наливаются свинцом и прирастают намертво к полу, а язык присыхает к нёбу. Я будто в ступор какой-то впадаю. Пошевелиться не могу. Я не из тех девушек, на которых вот так долго и пристально смотрят парни. Имею в виду смотрят без насмешки в глазах. Не из тех, на кого обращают внимание. Я невидимка, хоть и со слишком заметной внешностью.

Поэтому сейчас я застываю, не понимая, что делать. У меня внезапно не хватает воображения на это. Фантазия входит в стадию заморозки.

Ну подойдёт он и что скажет? Что я отвечу? Смогу ли вообще ответить или буду, как рыба, стоять и рот беззвучно открывать?

Поэтому я просто разворачиваюсь, подхватываю Наташку под руку и ретируюсь.

— Триста семь б так триста семь б, — говорю ей. — Я знаю, где это.

— Эй, ты чего? — растеряно перебирает ногами Наташка, едва поспевая. — Как с цепи сорвалась…

— Так опоздаем же, надо поспешить, — отмахиваюсь.

— Кир, перемена пятнадцать минут…

— Ну так вот и я о чём. А нам идти аж на следующий этаж.

Видимо, Наташка понимает, что моя логика сейчас терпит какие-то сбои и решает промолчать.

Мы заходим в нужную нам аудиторию, и я, наконец, выдыхаю свободнее. Швырнув рюкзак на стол, грузно падаю на стул. Ощущение, что кросс сдавала — так сердце грохочет за рёбрами.

Ну и что это было, Кира?

Что вообще, блин, это было?

Зачем Марку Постоленко нужно было на меня так глазеть, а потом ещё и идти навстречу?

“Наверное, стоило подождать и спросить у него самого, — едко бормочет внутренний голос. — Но ты зачем-то дала драпака.

И как теперь этот неровный ритм усмирить, как привести в ровный и системный? Дышать размеренно что-то не очень помогает.

Слава Богу, в аудиторию до начала пары входит преподаватель и, увидев нас с Наташкой, просит запустить все компьютеры. Когда есть дело, как говорится, оно проще.

К моей превеликой досаде, я с ужасом понимаю, что мне сложно сосредоточиться на задании. Пока мы ничего сложного не делаем, только начинаем изучать программы, что пригодятся нам в профессии, только самые-самые азы, которые обычно сами откладывались в моём мозгу. Сейчас же я понимаю, что ничего не цепляется. В голове туман, и в конце занятия там только белый лист и жужжание мухи в пустоте.

Это пугает, если даже не вводит в панику. Обычно я не трачу дома много времени на подготовку к занятиям, потому что внимательно слушаю и вникаю ещё в аудитории, и в школе тоже так было, а теперь придётся дома корпеть. И совсем не потому, что преподаватель плохо объяснял. Марат Романович разжёвывает даже элементарное, а потому что я находилась на непонятной частоте. И так и не смогла собрать себя в кучу.

Ещё ниже падает настроение, когда после звонка с пары я вспоминаю, что следующая — физкультура. Вот уж где мне сложно. Особой атлетичностью я никогда не отличалась и не понимала, как можно ставить оценки за то, что человек может пробежать столько-то метров в секунду или не может? Или прыгнуть в длину — значит, если сто пятьдесят сантиметров, то тебе пятёрка, а если сто тридцать, то тройка. И как мне в жизни это должно пригодиться? Тупость.