Он опять посмотрел на меня, и я заметил в его взгляде то ли печаль, то ли жалость. Что именно, я не мог точно определить.

– На сегодня это все, – сказал он и указал на дверь, которая вела из его кабинета прямо в маленький коридор. В конце этого коридора была дверь в другую комнату. – С этого дня это ваш дом, до тех пор пока вы не освоите то, зачем вы здесь, или, наоборот, сами все не испортите. Моя комната за соседней дверью. Сейчас посмотрим, принесли ли вашу форму.

Я вышел за ним из здания, и мы проследовали мимо склада боеприпасов в помещение, где я примерил форму русской армии, а также надел русские портянки и ботинки. Стало очевидно, что в моем облике ничего не оставалось от немца. Я смотрел на свое отражение в зеркале и теперь точно знал, что меня ждет. Но мне только казалось, что я знал это.

Поначалу мне даже чем-то понравилась новая школа. Мою комнату убирали женщины, которых я никогда не видел, а я сидел за столом со своим учителем в обеденном зале. Я начал считать себя важной персоной, потому что меня очень впечатляло, что я мог вот так спокойно сидеть за одним столом со старшим по званию.

У каждого длинного стола скамейки стояли только с одной стороны, а так как все столы стояли в одном направлении, я мог видеть только спины мальчиков, каждый из которых сидел со своим личным преподавателем. Я не осознавал этого, потому что все еще гордился, что сижу и разговариваю со старшим по званию офицером, и я даже как-то не понимал, что это был единственный человек, которого я видел и с которым говорил целыми днями, неделями, месяцами, а впоследствии и годами. Казалось, ничего в мире больше не существует, кроме того, о чем рассказывает он. Его присутствие было постоянным. Его лицо стало сниться мне во сне, мои спокойные сны превратились в ночные кошмары, и я даже стал бояться засыпать.

В тот же вечер, как я приехал на новое место, он стал учить меня тому, как будет легче вжиться в новый образ. Достав из ящика своего стола маленький альбом с фотографиями, он протянул его мне, комментируя каждый снимок.

– Меня зовут Григорий Кириллов, студент психологического факультета в своем городе – Витебске; мой отец – Василий Кириллов, умер после революции; мою мать зовут Мария. Это невысокая полная женщина, в возрасте около сорока лет. К сожалению, у меня нет ни братьев, ни сестер.

Майор сидел передо мной, слушая, как я по нескольку раз повторяю имена, до тех пор пока они хорошо не отложатся в моей памяти. Только тогда он произнес:

– Вы должны очень точно запомнить образ своей матери, знать каждую родинку на ее лице. Это касается и вашего отца и вашей девушки, которую вы увидите позднее. Да и сам Витебск должен быть знаком вам до мелочей. Ваша задача – полностью перевоплотиться. В конце концов даже мыслить и мечтать вы будете по-русски.

Он выключил свет, и раздался щелчок прожектора. На экране я увидел маленький городок, частью состоявший из современных зданий, частью из зданий с соломенными крышами, отчего, казалось, выглядел несколько неопрятно. Неторопливо, один за другим, на пленке менялись кадры, изображавшие город и его окрестности, потом показалась огромная площадь, вымощенная булыжником, посередине которой возвышался большой памятник Сталину. Далее следовали изображения окраины. На одной из улиц оператор остановился более подробно. Покрытая гравием дорога, пролегающая мимо колодца, уходила в сторону деревьев, которые, при ближайшем рассмотрении, оказались маленьким яблоневым садом. Домики, хотя ухоженные и чистые снаружи, видимо, были довольно ветхими. Каждый из них стоял на участке площадью в пол-акра, и на каждом участке обязательно росли яблони. Я даже смог разглядеть, что на одном из домов облупилась штукатурка.