Оккупационные державы стремились придать возвращению DP организованный характер. Однако многие перемещенные лица вполне естественным образом считали, что и так уже слишком задержались в Германии. Сбиваясь в небольшие группы, они отправлялись домой пешком – разумеется, обеспечивая себя по дороге всем необходимым. По очевидным причинам особой симпатии к немцам они не питали и часто горели желанием расквитаться за все пережитые страдания.

В свою очередь, немцы относились к перемещенным лицам с ненавистью и страхом. Это также не добавляло стабильности послевоенной ситуации в западных оккупационных зонах. Даже когда самая острая фаза миновала – большинство DP отправились домой, а остальных худо-бедно разместили во временных лагерях, – ситуация оставалась напряженной. Постепенно и западные оккупационные державы начали тяготиться теми, кому недавно сочувствовали. В марте 1946 г. при попустительстве американских властей немецкая полиция провела рейд в еврейском лагере для перемещенных лиц в Штутгарте. Дело дошло до серьезных столкновений и жертв. При этом полицейские, мягко говоря, совершенно не сдерживали себя в выборе методов. Только разразившийся скандал позволил предотвратить подобные инциденты в дальнейшем. К началу 1947 г. более миллиона DP все еще оставались на германской территории.

Однако перемещенными оказались не только иностранцы. К моменту окончания войны около половины населения будущей Западной Германии находилось за пределами мест своего постоянного проживания – в лагерях военнопленных, в эвакуации из разбомбленных городов, в пути в поисках родных или куска хлеба. Вскоре к ним добавились массы беженцев, прибывших с восточных территорий, отошедших Советскому Союзу, Польше и Чехословакии. Их общее число в западных оккупационных зонах составило в итоге около 12 млн человек. В одном только Берлине осенью 1945 г. скопилось почти 1,5 млн беженцев. Это создавало огромные проблемы для оккупационных властей, пытавшихся как-то направить эти потоки и организовать снабжение. Некоторые города приходилось временами «закрывать» от вновь прибывающих. Вообразить себе воцарившийся хаос довольно сложно.

Те, кому повезло встретить конец войны в собственном доме, с крышей над головой, далеко не всегда демонстрировали гостеприимство в отношении менее удачливых соотечественников. Хваленое нацистское «народное единство» оказалось на поверку одним из пропагандистских мифов. Отношение к беженцам оказывалось зачастую враждебным, «чужаков» рассматривали как нежеланных пришельцев, которые сами виновны в своих бедах. Их спрашивали, какого черта они приперлись туда, где и без них нечего есть; обвиняли в том, что они приносят с собой заразные болезни и вшей (увы, и первое, и второе было очень распространено). Инициативная группа жителей Шлезвига обратилась в октябре 1945 г. к фельдмаршалу Монтгомери – главнокомандующему в британской оккупационной зоне – с просьбой как можно скорее очистить регион от беженцев, «потока чужаков с восточных территорий». В Баварии прибывающих с востока обвиняли одновременно и в том, что они пруссаки, а значит милитаристы и нацисты, и в том, что они не вполне немцы, а наполовину иностранцы. К солидарности с соотечественниками немцев пришлось принуждать оккупационным властям (кроме французов, которые поначалу отказались пускать беженцев в свою зону). В Шлезвиг-Гольштейне беженцы в итоге составили половину населения земли, в Баварии – четверть. Трения между ними и местным населением продолжались еще многие годы, даже тогда, когда «экономическое чудо» набрало обороты и каждая пара рабочих рук оказалась при деле.