Все эти формы сопротивления и неучастия могут показаться смешными и несерьезными – человеку, который сам не имеет опыта жизни в условиях репрессивной диктатуры. В Третьем рейхе требовалось определенное мужество даже для того, чтобы сказать «Добрый день!» вместо официально положенного «немецкого приветствия» или рассказать политический анекдот. А таких анекдотов – их метко называли «флюстервитце» («шутки, рассказанные шепотом») – в Третьем рейхе было огромное количество. «В бункер, где сидят Гитлер, Геббельс и Геринг, попадает бомба. Кто спасется? – Германия»… «Завтрашние выборы отменяются: неизвестные украли из кабинета Геббельса результаты выборов на ближайшие десять лет вперед»… «В христианстве один умер за всех – в национал-социализме будет наоборот»…

Конечно, для разных людей риски попасть в лапы гестапо тоже были разными. Бывшие коммунисты и социал-демократы – те, кого изначально подозревали в нелояльности, – оставались в самом тяжелом положении, за каждым их шагом следили и хватали их при малейшем поводе. Обычный гражданин, ничем не привлекавший внимание карательных органов, мог чувствовать себя несколько свободнее: для него риск попасться при прослушивании «вражьих голосов» или перемывании косточек Герингу был гораздо ниже. Однако этот риск все равно существовал и, как обычно в таких ситуациях, был связан в первую очередь с доносами. Исследования показали, что примерно четверть доносов писалась по идейным, а три четверти – по бытовым соображениям (личная месть, неприязнь, желание подсидеть начальника и так далее). В итоге репрессии получались скорее точечными: посадить всех рассказчиков анекдотов не было ни возможности, ни особого смысла, однако знание о том, что кто-то попал в гестапо из-за слишком громко звучавшего радиоприемника, явно влияло на общие настроения.

Активное Сопротивление тоже существовало. После войны наибольшую известность получили участники так называемого заговора 20 июля – их удостоили почетного звания «немецкие патриоты» – и мюнхенская студенческая группа «Белая роза». Первые привлекали внимание, поскольку предприняли наиболее громкую и энергичную попытку устранить Гитлера, вторые – в силу своей юности, чистоты и идеализма. Но на самом деле наиболее масштабным и энергичным в Третьем рейхе было коммунистическое Сопротивление, о котором в послевоенной ФРГ по понятным причинам предпочли забыть. Коммунисты с самого начала вели против режима борьбу не на жизнь, а на смерть и понесли в этой борьбе тяжелейшие потери. Хотя к 1935 г. централизованное коммунистическое Сопротивление оказалось, по сути, разгромлено, отдельные группы продолжали борьбу и в дальнейшем, в том числе за колючей проволокой гитлеровских концлагерей.

Большинство же из тех, кому режим изначально не нравился, предпочитали сидеть тихо и даже демонстрировать внешнюю лояльность. Они считали, что все равно ничего не смогут изменить и остается только дожидаться какого-нибудь спасительного чуда. Тем более что геббельсовская пропагандистская машина весьма умело создавала образ единения народа вокруг вождя, заставляя многих противников нацизма чувствовать себя ничтожным меньшинством, жалкими отщепенцами, которые противостоят общенародной воле и у которых поэтому нет никаких шансов. Действительно, что мог сделать один человек после того, как в 1933 г. огромные политические партии и многомиллионные профсоюзы тихо и без боя сошли со сцены?

Мы не знаем – и, скорее всего, уже никогда не узнаем, – какой процент взрослого населения нацистской Германии искренне поддерживал режим и как этот процент менялся со временем. Есть только определенный консенсус по поводу того, что большинство немцев все-таки были сторонниками Гитлера (хотя одновременно могли быть противниками конкретных государственных практик), да самые общие предположения относительно того, что в 1930-е гг. уровень поддержки рос, а ближе к концу войны, наоборот, стал снижаться. Действительно, когда с Восточного фронта начали пачками приходить похоронки, а на головы горожан дождем посыпались бомбы, реалии Третьего рейха стали нравиться многим куда меньше. Мы также не знаем, сколько немцев были убежденными нацистами, сколько поддерживало режим из чистого конформизма и оппортунизма и скольким было в принципе все равно, кто там у власти, потому что эту самую власть они воспринимали как нечто далекое и совершенно им неподвластное, вроде дождя или заморозков. В любом обществе и во все времена хватает и конформистов, и тех, кто искренне не интересуется ничем за пределами своего маленького частного мирка. Бывали и такие ситуации, когда человеку очень не нравились нацисты, но он считал необходимым изо всех сил сражаться за Германию: дескать, сначала победим, а потом разберемся. Распространенной была фраза «Если бы фюрер знал!» – немецкая версия старинной байки про «доброго царя» и «скверных бояр», которые-де и творят все плохое за спиной властителя.