– Велико искушение нарушить клятву и вступить в борьбу, чтобы доказать силу. Только Роури это ни к чему. Пусть повернётся время вспять по доброй воле, – задумался Дагда, бороду пятёрней прочесал, утвердился в решении. – Нет, только миром.

Палицу из руки в руку перекинул:

– Ну, а, если кочевряжится будет, как фомор паршивый, возьму за грудки, куда деваться. Он хоть и мнит из себя равнодушного к делам нашим, чтобы баланс сохранился, да только выбор такой может фатальным оказаться.

– Вспомнит ли Роури о долге, вернётся ли? – засомневалась Боанн.

В ответ Дагда коснулся оберега О'Кейли. Замерцал крест мягким светом. Вспыхнул крошечный изумруд под пальцами, сел в серединку амулета, как влитой.

– Вспомнит, – сказал бог.

*    *    *

Сколько дней минуло, с тех пор как Роури едва не провалился под камень? Не помнит. Уж и Самайн прошёл с его мрачными обрядами; уж и дорогу для графа закончили; первый снег покрыл матушку-Ирландию кружевной фатой, будто лицо девочки перед первым причастием; поднимается к небу дым из труб, разносит по полям кислый запах торфа. Явилась старуха Кайлех, трясёт рваным подолом. И душа сына кузнеца мечется, что старая ведьма, кричит раненой птицей. Приходят сны беспокойные, каждый раз пыткой мучительной, едва веки прикроет. Страх липкий сжимает в своих холодных объятиях. Словно паук оплёл паутиной, колючими лапами перебирает – больно.