***

— Здравствуй, Алиса, — протягивает отчим довольно и озирается по сторонам: — Неплохо вы тут устроились, я смотрю, хоромы барские. Аля-Аля, — цокает языком осуждающе, обращаясь к матери. — Думала под мажора дочь подложила, и дело в шляпе?

— Я не подкладывала дочь! — голос мамы дрожит.

Слава богу, Пушинка сегодня легла пораньше! Не хватало еще ей быть свидетелем этих унижений.

— Убирайся отсюда. — Чеканю я каждое слово и выдерживаю взгляд отчима. — Чтобы ноги твоей здесь не было.

— Как заговорила. Забыла, кто тебя вырастил?

— Точно не такой подонок, как ты.

— Смелая стала, я смотрю, — скалится отчим, буравя своими пустыми глазенками. — Думаешь, ноги перед этим богатым сопляком раздвинула, так сразу крыша появилась? А нихера, Алиска, нихера.

— Убирайся! — заступается мама.

— Мам, не надо. — Понимаю, что ей лучше не лезть в этот разговор. Очевидно же, что отчим просто провоцирует нас. — Лучше иди к Пушинке. Я сама разберусь.

— Но…

— Мам, просто сделай, как я сказала.

— Да, да, Алечка, иди к малой, — вторит моим словам отчим. — А нам с Алиской перетереть надо по делу.

— По какому еще делу?!

— Ма-ма, иди.

Мама нехотя, но все же делает, что я ей говорю и уходит в спальню к Пушинке. Я же остаюсь один на один с тем, кого ненавижу больше всех на свете.

— Что тебе нужно? Зачем пришел сюда? — смотрю на отчима презрительным взглядом.

— По делу, Алис, по делу. — Лыбится отчим и шмыгает носом по своей дурацкой привычке. — Думала, я так просто оставлю спектакль, который вы мне с мажориком устроили?

— Ты сам виноват.

— Я не люблю, когда меня дураком выставляют, — продолжает отчим, игнорируя мою реплику. — Поэтому подсуетился малясь…

— Короче.

— Короче, Алиска, твоему мажорику кранты. Ну если ты, конечно, не одумаешься и не станешь ему жизнь портить…

Все внутри холодеет от его слов. Вижу по глазам, что эта сволочь не шутит. Уж больно довольно улыбается, чуть ли не потирает ручки.

— Что тебе нужно? — стараюсь, чтобы голос не дрожал.

— Гордость свою уязвленную потешить.

— Не дождешься!

— Ну тогда беги ставить свечку за здоровье своего мажорика, — гогочет отчим, совершенно не заботясь о том, что может разбудить Пушинку.

— Ты не посмеешь! — шиплю я, сжимая кулаки. — Только попробуй причинить ему вред! Ты еще за прошлый раз не ответил.

— И не отвечу. У меня хоть и денег нет, как у него, — обводит руками вокруг себя, очевидно, имея в виду финансовое состояние Льва, — но я знакомыми нужными в свое время обзавелся. Они быстро на твоего милого дело заведут.

— Какое еще дело? Ты с ума сошел?

— Значит так, — глаза отчима сужаются, когда я его перебиваю. — Унижений я не потерплю, особенно от какого-то сопляка при бабках. На тебя он явно запал, и ты, Алиска, губу раскатала, раз думаешь, что вы теперь заживете другой жизнью. — Он делает паузу, словно смакует момент. — Не заживете.

— Говори, что тебе нужно и уходи.

— Даешь своему мажору отворот-поворот. Если я вас вместе увижу, так и знай, у него та-а-акие проблемы будут, мало не покажется.

— Мы итак не вместе.

— Да, конечно! — отмахивается отчим, не веря моим словам. Злость берет, когда сталкиваешься с его тупостью. Как осел, ей богу! — Короче, Алиска, лапшу будешь вешать кому-нибудь другому, а не мне. Если еще раз увижу вас вместе, твоему ненаглядному в машину подкинут запрещенные вещества и обыск с понятыми устроят. Так понятнее стало?

— Ты не посмеешь.

— Посмею. Разозлила ты меня своей выходкой. Семью у меня отняла, женушку любимую. — Гаденыш цокает языком. — За свои поступки надо отвечать, меня так еще в армии учили.

Ага, и мозги там все заодно и отбили, видимо, раз превратился в беспринципное животное.