Но не человек приковал к себе внимание ван Эрлика.

Вдоль левой стены медотсека, отражаясь в гроздьях экранов и слепя глаза зеркальными гранями, стояли тринадцать саркофагов с включенной системой искусственного жизнеобеспечения. Посверкивали зеленые огоньки, свидетельствуя исправную работу оборудования, и время от времени над командным столом вместо цифр и кривых возникало чье-то запрокинутое, без кровинки, лицо.

Тринадцать саркофагов, которые в любой момент могут превратиться в тринадцать гробов. Тринадцать выживших членов его команды.

Позвоночник ван Эрлика заледенел.

Стажер усадил ван Эрлика в кресло напротив командного пульта и захлопнул тяжелые захваты на руках и ногах. В грудь впились присоски датчиков. Напоследок курсант снял нейронаручники, повернул правую руку ван Эрлика ладонью кверху и всадил в вену тонкий волос детектора.

В ходе допроса сотни датчиков проанализируют реакции пленника; прочтут все, что можно прочесть, и часть того, что прочесть невозможно. Ван Эрлик не сомневался, что запись допроса будут изучать снова и снова, хотя основные данные сидящий перед ним человек мог видеть уже сейчас. Ван Эрлик не думал, что изучение записи много добавит сидящему перед ним человеку. Он наверняка читал приборы в реальном времени.

С его опытом он мог бы обойтись и без приборов.

Коренастый сержант отдал честь и вышел. Шестнадцатилетний курсант повертелся, как кошка, в поисках удобного места, и сел на крышку одного из саркофагов.

– Мне надо представиться? – спросил человек с серебряным трилистником.

– Нет, полковник Трастамара, – ответил пират.

Глава оперативного штаба Службы Опеки генерал полковник Станис Александр Рашид Трастамара охотился за ван Эрликом уже три года. Охота стоила ван Эрлику двух уничтоженных корветов, а Трастамаре – трех выговоров от императора. Полковник Трастамара не любил публичности. Ван Эрлику пришлось выложить полтора миллиона эргталеров за его видеоснимок.

В сложной системе званий и иерархий «полковник» было собственным чином Станиса Трастамары, а «генерал» – наследственным званием одного из древнейших родов империи, восходящих к ближайшему сподвижнику императора Чеслава. Кроме титула император, сам не склонный к сентиментальности, наградил соратника нежным прозвищем «Живоглот», под которым тот и вошел в историю.

Потомок легендарного Живоглота, генерал и полковник Станис Трастамара чуть улыбнулся глазами цвета стратосферы.

– Почему ты решил угнать «Эдем»?

– Ностальгия.

– Ты не удивлен, что тебя еще не убили?

– Я не думаю, что хоть один палач из СО расстреляет меня до того, как узнает номера моих счетов.

Вместо ответа полковник Трастамара щелкнул по одной из сенсорных кнопок, и на саркофаге за его спиной потухли огоньки. Тревожно запищало, над столом заметались оражневые кривые.

– Еще есть удачные шутки в запасе? – спросил Трастамара.

Ван Эрлику показалось, что у него обесточили сердце.

– Включи! – заорал он, – что ты делаешь! Сукин сын! Подонок! Ты…

Полковник улыбнулся и развел руками. Первую минуту ван Эрлик кричал и ругался. Вторую хрипел. На третьей минуте заплакал.

На четвертой минуте, когда оранжевые кривые превратились в красные, сенсор щелкнул снова.

– Или ты разговариваешь, или они умирают, – сказал Станис Трастамара.

Ван Эрлик молча кивнул. Горло его пересохло. Молоденький курсант подошел к нему сзади и поднес к его губам стакан с прозрачной жидкостью, которая с равным успехом могла быть водой, антифризом или сывороткой правды. Ван Эрлик пил, пока вода не потекла за ворот.

– Скажи «да».

– Да.

– Скажи – «да, сэр».

Ван Эрлик молчал. Полковник чуть усмехнулся. Его волосы казались отлитыми из вольфрама.