«Кое-что» это красиво расшитый серый холщовый мешочек с цветами вериса — чтобы заваривать в дальних северных землях и вспоминать о юге, деревянная шкатулка с нитками и иголками на любой вкус и цвет — потому что появится время вышивать для души, а не только чинить испорченные вещи.

— А это ещё что? — хмурясь, разглядываю крохотную распашонку, будто на куклу, из тончайшего ганайского хлопка, любовно обшитую по краям серебристой нитью.

— Чтобы ты всегда помнила, ради чего стоит бороться за жизнь, доченька, и искала свой сахар и лимонный сок до тех пор, пока не отыщешь!

Пока я растерянно моргаю глазами, Тара порывисто обнимает меня и душит в объятиях. Шумно всхлипывает.

— Ну, всё, всё, — шепчу я, ободряюще хлопая её по спине.

— Всё будет хорошо, — шмыгает носом Тара. — А теперь ложись спать, завтра длинный день.

Той ночью я долго не могу уснуть. Ворочаюсь на жёстком матрасе и так, и эдак. Сама того не зная, Тара растревожила у меня в душе скрытые струны, о которых я даже не догадывалась.

Я никогда не думала о собственных детях.

Они представлялись чем-то далёким, эфемерным, нереальным. Но кто запретит мечтать?

И только сегодня, когда я держала в руках не воображаемую, а вполне реальную распашонку из ткани, заботливо сшитую Тарой, я вдруг поняла, что мне очень горько от осознания, что кто-то заберёт у меня даже эфемерный шанс на то, чтобы стать матерью.

И неожиданно для меня самой внутри всё восстало и взбунтовалось против этого. Снова и снова я верчусь на узкой кровати без сна в поисках выхода. Но так и не нахожу его, пока не забываюсь тяжёлым сном.

А потом наступает утро.

— Элира, вставай! — кулак ассы Розарии выбивал глухие удары по моей двери. — Пора собираться! За тобой скоро приедут!

Отбрасываю одеяло и в последний раз сажусь на своей скрипящей кровати. Прощай, старая жизнь. Здравствуй, неизвестность со смертельным исходом.

2. 2. Дорога домой

Элира.

За окном ещё темно.

Выхожу в гостиную, быстро осматриваюсь по сторонам, чувствую облегчение: здесь только дядя и асса Розария.

Жена дяди поднимается с диванчика, приближается, обходит вокруг меня, пристально осматривает.

— Закрой глаза, — приказывает строго, и я замечаю у неё в руках коробочку с сурьмой. Точно такой же мне красили глаза в термах. Еле отмыла вчера.

Но с ассой Розарией лучше не спорить. Послушно прикрываю веки.

Чувствую мягкие мазки влажной кистью вдоль линии роста ресниц. Как-то уж очень много краски, не перебор ли?

— Открывай! — раздаётся новый приказ, асса Розария всматривается в меня, что-то ещё поправляет и кивает довольно. — Совсем другое дело.

— Ай! — вскрикиваю от неожиданности, когда она бесцеремонно щиплет меня за щёки.

— Терпи, — велит она. — Бледная как поганка! Ещё не хватало, чтобы решили, что ты больная! Нет, недостаточно, нужны румяна!

От деятельного внимания ассы Розарии меня избавляет стук в дверь. Три уверенных глухих удара. Вздрагиваю от каждого.

Дядя кивает Араму. Охранник степенно подходит к входной двери. Его рука тянется к дверной ручке. Нажимает её. Дверь открывается с тихим скрипом.

Как же медленно! Или мне только кажется?

Отчего-то мне страшно увидеть того, кто сейчас должен быть за дверью. Хватаюсь за спинку кресла, чтобы удержать равновесие. Напряжение становится невыносимым.

Но там лишь слуга невысокого роста в форменной серой ливрее с серебристым гербом своего хозяина.

Кланяется почтительно:

— Я помогу с вещами ассы Элиры.

Ухожу в свою комнату и возвращаюсь с небольшой дорожной сумкой из плотной холщовой ткани.

В ней три моих саронга — все, что у меня есть, не считая нарядного нежно-персикового, который куплен вчера и сейчас на мне, расчёска, немного личных вещей, да то, что приготовила Тара.