Неспокойно было на душе у него.

А кот тихо мурчал во сне, прижимаясь телом к ладоням своего нового покровителя. И кто знает, какие страхи, какие предчувствия тревожили его сон.

Прошло еще несколько дней, быть может, совсем немного, но время было тягучей смолы старых сосен в майский полдень, и Танту казалось, что оно тянется нестерпимо долго.

«Отчего так бывает? – размышлял он. – Мы живем лишь однажды, каждое мгновение неповторимо, каждый прожитый миг утрачивается безвозвратно. Но мы все равно торопим время, погоняем его неудовлетворенной мечтой, отчего-то считая, что наша настоящая жизнь еще не началась, что она впереди. Живем от праздника к празднику, от встречи к встрече, и не ощущаем, что жизнь проходит незамеченной у нас же под носом. Мы надеемся на будущее, но теряем настоящее, глядя на него, как на досадную отсрочку грядущих событий. Мы заражаемся безволием и потому теряем будущее, вот в чем дело. Наша жизнь – это лифт, идущий лишь в одну сторону, вверх или вниз, каждый прожитый день – новый этаж, и с него нет перехода на предыдущий».

Так он философствовал, но и сам торопил время, надеясь, даже рассчитывая на нечто определенное и прекрасное в будущем. Он противоречил себе, торопя события, понимал это, но, все равно, подстегивал их. Такое уж существо человек, способен совмещать несовместимое. Быть может, это и выделило его из общего строя живых. Но у времени для каждого имелся свой план, и оно шло так, как в том плане было назначено.

.4. 

Зима души моей

Незаметно истончившись и растаяв в прозрачном воздухе, окончилась осень, наступила зима. Природа окончательно увяла, осыпалась и запрокинулась в беспамятство ночных морозов, – в таком коматозном состоянии и сдалась на милость победительнице. Зима вкатилась в переставший сопротивляться, оставленный без присмотра город на ледяных салазках. В озябшей природе царило уныние, оцепенение казалось единственно приемлемой характеристикой жизни. Голой и бесприютной, катилась Земля по выстуженному шалману пространства.

Как-то Тант сидел на планерке в Белом зале редакции и вполуха слушал сводку новостей и задания на день. Вдруг сознание его уловило едва заметное движение за пределами помещения, что-то тревожащее, смущающее душу. Отблеск свечения, колыхание воздуха за окном – некое залетное ощущение. Он беспокойно оглянулся и просиял, поняв, что случилось.

Падал снег. Первый снег в этом году.

Наконец-то, радостно подумал он и почувствовал, до чего надоело ему осеннее безвременье, как, оказывается, давно ждал он именно этого – снега. А с ним – света и чистоты.

Остаток совещания он уже не слушал. С трудом дождавшись его окончания, выскочил на улицу. Подставил лицо падавшему с неба чуду и, только почувствовав его тихое остужающее поглаживание, поверил окончательно: снег!

Крупные снежинки устроили в воздухе настоящую толчею, каждая из них была отдельным, самостоятельным источником света. Земля просветлела будто невеста, легко и радостно сделалось Танту. Отлично, ликовал он, замечательно! Снег, это прекрасно, это именно то, что нужно ему сейчас. Потом он вернулся в редакцию и засел за работу, но мысли его нет-нет, да и сбивались на снег за окном, этот праздник, свалившийся с неба.

«Хорошо, – в конце концов решил он. – Сегодня суббота, значит, завтра воскресенье, то есть выходной. Такой день не должен пройти незамеченным. Вот что, завтра с Лалеллой мы пойдем в парк, ее, надеюсь, уговаривать не придется».

Назавтра, часов около одиннадцати утра, они встретились на площади перед памятником Сальви – основателя города, пришедшему, как гласила легенда, с далекого севера, где лето прекрасно, но быстротечно, а зима сурова и длится все равно, что вечно. Взявшись за руки, они пошли по длинной, неправдоподобно прямой улице, за дальним концом которой город замирал, уткнувшись в непреоборимый вал леса. Мужественный Сальви смотрел им вслед и, подняв руку, посылал некий знак – то ли благословлял, то ли просил не оставлять его одного. Тант ощущал и тот его посыл, и другой, но выходной был целиком посвящен Лалелле, так что – извини, друг.