– Что ты делаешь? – наконец спросил Ян. Личность девяти лет от роду повернулась с внезапным изумлением, словно пробудившись ото сна.

– О, хэлло, сэр…

– Я спрашиваю, что ты делаешь? – взорвался Свобода.

Веки Дэвида снова опустились. Выглядывая из-под них, он казался ужасным хитрецом.

– Домашние задания, – пробормотал он наконец.

– Какое, к черту, домашнее задание? И с каких это пор этот тупоголовый негодяй под названием учитель начал предъявлять требования к твоему интеллекту?

– Мы должны тренироваться, сэр.

– Прекрати морочить мне голову! – Свобода подошел к мальчику, встал над ним, уперев кулаки в бока, и посмотрел на него сверху вниз. – В чем тренироваться?

На лице Дэвида появилось мятежное выражение, но потом он, видимо, решил, что лучше не связываться.

– Эл… эл… элементарная настройка. Сначала надо освоить технику, чтобы добиться фак… фактического навыка, нужны годы.

– Настройка? Навыки? – у Свободы снова появилось чувство, что он ловит воду решетом. – Объясни, как ты это понимаешь. Настройка на что?

Дэвид покраснел:

– На Невыразимое Все.

Это был вызов.

– Но постой, – сказал Свобода, с трудом пытаясь сохранять спокойствие. – Ты ходишь в светскую школу – по закону. Там ведь вас не учат религии, не так ли? – он говорил и сам надеялся на это.

Если государство вдруг начало бы покровительствовать какому-то одному из миллиона культов и вероучений в ущерб всем остальным, это было бы гарантией беспорядков – что могло бы превратиться в клин для…

– О, нет, сэр. Это факт. Мистер Це объяснил.

Свобода сел рядом с сыном на пол.

– Что это за факт? Научный?

– Нет. Это не совсем так. Ты сам мне говорил, что наука не может дать на все ответов.

– Не может дать ответ, – механически поправил Свобода. – Согласен.

Утверждать обратное все равно, что утверждать, будто открытие структурных данных есть совокупный итог жизненного опыта людей, а это самоочевидный абсурд.

Свобода почувствовал удовлетворение от четкости своей речи. Здесь было какое-то детское недопонимание, которое можно было выяснить путем разумной беседы. Глядя вниз на кудрявую каштановую голову, Свобода вдруг почувствовал, как его вдруг окатила волна нежности. Ему хотелось взъерошить сыну волосы и позвать его на веранду поиграть в догонялки.

Однако…

– В обычном употреблении, – объяснил он, – слово «факт» служит для обозначения эмпирических данных и тщательно проверенных теорий. Это «невыразимое Все» – явная метафора. Как если бы ты сказал, что наелся по уши. Это просто выражение, а не факт. Ты, должно быть, имеешь в виду, что вы проходите что-то по эстетике: почему на картину приятно смотреть и так далее.

– О, нет, сэр, – Дэвид энергично взмахнул рукой. – Это правда.

Правда, которая выше науки.

– Но тогда ты говоришь о религии!

– Нет, сэр. Мистер Це рассказывал нам об этом. Старшие ребята в нашей школе уже в этой, ну, немного в настройке. Я хочу сказать, что это упражнение еще не дает осо… осо… осознания Всего. Ты становишься Всем.

Не каждый день, я имею в виду…

Свобода снова встал. Дэвид уставился на него. Отец дрожащим голосом сказал:

– Что это еще за чушь? Что означают слова «Все» и «Настройка»? Какова структура этой идентификации, которая, по сути дела, все равно, что идентификация чередующихся четвергов? Продолжай! Ты владеешь основами семантики в достаточной мере, чтобы суметь все объяснить. По крайней мере, ты можешь дать мне понять, где кончается ясность и начинаются мнимые ощущения. Продолжай же!

Дэвид тоже вскочил. Кулаки его были сжаты, в глазах светилось что-то, похожее на ненависть.

– Это не значит ничего, – закричал он. – Ты не знаешь! Мистер Це говорит, что ты не знаешь! Он говорит, что это игра со словами и оп… определениями, логика, все это просто чушь. Эта старая наука нереальна. Ты тянешь меня назад со своей старой логикой и… и… и большие ребята смеются надо мной! Я не хочу учить твою старую семантику! Я не хочу! Я не буду!