Ф. Нестеров оспаривал точку зрения евразийцев, хотя с ней хочется не спорить, а по примеру Маяковского, просто плюнуть на нее. Московская Русь, – писал Ф. Нестеров, – ничего не приобрела от своего подчинения Золотой Орде. Золотая Орда, как и вся история Чингисханидов, даже на вершине своего военного могущества оставались всего лишь примитивными формами кочевого феодализма, а кочевой феодализм… представляет собой тупик на пути социального развития». «Москва очень охочая, вообще говоря, к перенятию ценного заграничного опыта, ничего не взяла у Золотой Орды в сфере политики и идеологии просто потому, что нечего было брать» [3].
Особенности развития Руси определялись её геополитическим положением. М. О. Меньшиков писал: «Из всех племен старого материка мы, славяне, кажется, самое несчастное в отношении нашествий. Мы поселились как бы в проходной комнате между Европой и Азией, как раз на пути великих переселений. Почти вся наша история есть сплошная драма людей, живущих на большой дороге: то с одной стороны ждёшь грабителей, то с другой… Нашим предкам приходилось отбиваться на все четыре стороны света» [4].
Ни один пространный экскурс в историю Московии не обходится у западных историков без ссылки на записки о ней барона Герберштейна, посла германского императора при дворе Василия III.
Слова из этих Записок «всех одинаково гнетёт он жестоким рабством… распоряжаясь беспрепятственно и по своей воле жизнью и имуществом всех» выделяются западными историографами курсивом, и дальше начинаются их псевдо-глубокомысленные рассуждения о принципиальном различии европейской монархии и русской; о том, что последняя, будучи наследницей татарских ханов и византийских басилевсов, являла собой яркий пример азиатской деспотии». «Из всего этого делается вывод об исконной любви русского народа к рабскому состоянию и о том, что Россия была азиатской державой» [5].
Но дело было вовсе не в татарщине, не в азиатчине, а в том, что «приходилось отбиваться на все четыре стороны света». По подсчетам В. О. Ключевского, великорусская народность в период своего формирования за 234 года (1228–1462 гг.) вынесла 160 внешних войн. «Едва выступив в качестве политического центра Великороссии, Москва столкнулась одновременно с несколькими противниками, из которых, по крайней мере, двое (Великое княжество Литовское и Золотая Орда) превосходили ее и по наличной боевой мощи, и еще больше по своему военному потенциалу. Чтобы как-то уравновесить силы, Московское государство должно было гораздо полнее мобилизовать и людские ресурсы, и материальные средства русского общества, чем это могли позволить себе соседние державы». «И Западная Европа в конце концов сосредоточила в руках своих монархов абсолютную власть… В этом Россия далеко не оригинальна. Её своеобразие в другом: в том, что, отставая от Запада в своем экономическом развитии, она сумела обогнать его в степени концентрации государственной власти… Вот почему теоретик абсолютизма во Франции Жан Боден уже в XVI веке смотрит на Россию как на пример для подражания и призывает изучать историю московитов». «Политическая централизация при экономической децентрализации – это действительно особенность русской истории XV–XVI веков» [6].
Опять прервалась связь времен. Москва покончила в Новгороде с вечевым укладом, столь любезным сердцу А. К. Толстого. И не только его. Его Современник Аполлон Григорьев тоже тосковал о былых вольностях, о звуке вечевого колокола: