Другое дело – утеря злополучного янтарного мундира, настолько драгоценного, что на эти деньги можно было бы снарядить и вооружить три океанские или морские эскадры и пустить их в бой, в самое смертоносное и огненное пекло. Куда он вдруг потерял его? Быть может, проиграл и продул в карты майору Дарлингтону. Быть может – позабыл на Шпалерной у смешливых и любвеобильных барышень, или оставил в деревянной будке у швейцара Алексей Петровича, чья борода словно густой переплетенный лес с медведями и лешими. Ну мало ли где. В любом случае тот, кто вдруг найдет его, пусть отнесет его на Лифляндскую улицу, в Департамент морских и небесных коммуникаций. Там уж, я надеюсь, распорядятся как надобно и во всем как следует разберутся.

Итак, отложите в сторону все досужие дела и заботы, читайте его дневник и думайте, и сопоставляйте, ищите его чудесный драгоценный мундир, а кто найдет, да будет ему вечное счастье.

Такая мерзость за окном

Ты занавесь его сукном,

Ложись скорее лучше спать

Чтоб сны хорошие видать.

(Из записной книжки Капитана К.)

Наполнив благоуханный рот новогодними конфетами и мандаринами, в казарму входит майор Дарлингтон. Я обожаю и боюсь его, вдруг это наш грядущий государь. Как знать. Он же не будет нас мучать и лупить без лишней на то необходимости? Вот все на это и надеются и уповают. Ну может быть, я не вполне уверен. Солдаты смотрят на него подобострастно. Вслед за ним проходит парадом вереница сказочных людей и величественных добродушных существ, которые окружают меня с самого раннего детства. Наперсники и наперсницы невинных игр и устремлений. Сколько себя помню, мы вечно барахтались в грязи, визжали, катались на метро? Ну уж нет конечно. Не катались. Некогда. Вячеслав Самсонович, последний персицкий слон, Михайлопотапыч, страдалец за оскорбленное отечество, Лизаветпетровна, ветреная огнеподобная богиня Департамента морских и небесных коммуникаций, фельшер кукушкин, премудрая кладезь витаминная, неотступный лекарь души и плоти моей, да и еще и еще и еще. Ну и ты, канареечка моя, алмазный призрак сырых александрийских лугов, государыня сердца моего. Днем и ночью тебя стерегут злые и свирепые бутошники, и государь не спускает с тебя красных и воспаленных от восторга и страшных ночей глаз. Лишь на несколько мгновений он отпадает, отвлекается, отворачивается и немного отлучается, чтобы прильнуть к дальнобойному и всезнающему подзорному просветленному телескопу и посмотреть, как там флот. Флот в полном порядке, он в свою очередь разворачивается, перемещается, расправляет белоснежные и белокрылые паруса и раздвигает могучие дымы. Флот наш застилает горизонт, орудия палят, господи, как красиво. Ну что тут еще скажешь.

Флейта и вьюга, вьюга и барабан. Смотрю в окно. Солдат миллионы. Экая ведь силища! Думаю: «надобно сей же час идти к майору и, взявшись за руки, вести солдат на…» Но только вот куда же их вести? Против мороза? Против вьюги? Мы сами как снег и вьюга.

Майор, обдумав это, дожевывая предпоследний мандарин и потирая мокрые руки, говорит мне: «ну что, капитан, надумал? Вспомни, что ты давеча говорил государыне. Я (ну то есть он) все сохраню в глубочайшей тайне».

Да ничего я такого не говорил, голубчик. Никому. Никому. Никому. Между нами не было ничего плохого, запретного или упаси боже отвратительного. Мы не шли супротив природы и здравого смысла. Так, пустяки и больше ничего. И вообще мы были как невинные бестолковые ангелы. Между ангелами ничего дурного и предосудительного быть по определению не может. Просто немое обожание и взаимное небесное восхищение.