В темноте зарычал мотор, и на освещённую факелом площадку выехал потрёпанный “Газ-53”. Развернувшись, он встал открытыми бортами к саням. Дверь распахнулась, и на потрескивающий от мороза снег спрыгнул невысокий тучный мужчина в добротной дублёнке.

– Доброй ночи, барин. Вы один?

– Доброй, мужики. Один, один. Ну-ка, разойдись, что это у нас тут? – барин взял у егеря факел и осветил укутанную в брезент фигуру. – Точно дохляк? Евграф?

Василий хмыкнул, но поймав суровый взгляд, осёкся.

– Простите, ваше благородие. Не подумал.

Барин, покачав головой, перевёл взгляд на Евграфа.

– Ну?

Егерь спрыгнул с саней и откинул с головы живого мертвеца кусок брезента. При виде обезображенного прикосновением смерти лица всех охватил ужас. Василий судорожно сглотнул.

– Точно, ваше благородие, только ведёт себя, как живой. Да, и одежда странная, в смысле – бабская. В наших местах так не ходят. Не Европы же. А ещё при нём дилдо было.

– Дык, может это баба и есть? Имею ввиду, была.

– Да нет! Вон же тутурик колом торчит. Я сразу проверил.

– Ну с этим ладно, а дилдо откуда? – барин с подозрением взглянул на Евграфа. – Пил что ли?

– Никак нет, ваше благородие. Полгода как в завязке. Единой клянусь, – тот очертил на груди круг. – Выкинул я. Не понятно зачем оно ему в лесу понадобилось, но он его всё равно таскал.

Барин еле заметно кивнул.

– А я бы от рюмки сейчас не отказался, после такого-то.

– Ну так вот, – продолжил егерь. – Поначалу думали, это шатун силки мои потрошит. Как раз проверять шли. Смотрим, а там этот! Завопил, как баба, и дёру.

– Залётный, может. По тракту кого только нынче судьба не приносит.

– Залётный в одном халатике по зиме не ходит, ваше благородие, да и косого со шкурой жрать тоже не станет. Стало быть, всё-таки зомбарь.

– А дилдо?

– Да хрен его разбери, ваше благородие, может нашёл просто. Увидел, да и схватил, мозги-то все сгнившие, ума, стало быть, нету, Пал Трифонович, – взгляд егеря случайно упал на ковыряющегося в носу Василия. – И ещё одна деталь…

Несколько секунд тишину нарушало только потрескивание факела. Пауза затянулась, и барин раздражённо нахмурил брови.

– Ну и? Чего залип-то?

– Когда мы его повязали, – Евграф потупил взгляд, – в руках он держал это.

Егерь выставил перед барином плетёную корзинку, обвязанную сверху расписным платком.

– Вы чего, мать вашу, грибника притащили? Тьфу ты. Совсем с вами с ума сойдешь! Какие грибы, нахрен?! Снег ещё не сошёл! Что там?

Ошалелый Евграф нехотя стянул платок. Под ним оказалась стопка папок и завернутые в тряпку несколько «хрусталиков». Стоили они баснословных денег. Даже по меркам станицы.

– Эт ты говорить не хотел, да? Себе зажать удумал, да? – барин замахнулся на егеря.

Тот выставил перед собой руки.

– Никак нет, ваше благородие, запамятовал чой-то, пока лясы точили. Чесслово. Там записка сверху была, мол, передать в жандармерию, а награду забрать. Вот она.

Павел Трифонович сунул клочок бумаги в карман и на трясущихся ногах потащил корзину в грузовик. Такой подарок судьбы он с твёрдой уверенностью решил оставить себе.

Закончив с этим делом, барин с чувством сплюнул и вернул егерю факел.

Мало того, что теперь весь кордон на ушах стоять будет, так теперь ещё и в город докладывать придется. А что если и второй зомбарь объявится? Или, вообще, шеренгой повалят. Это ж что начнётся-то?

Не миновать теперь комиссии, не миновать.

И ничем хорошим это не обернется. Начнут рыть, а там и до бухгалтерии недалеко, и до делянок. Ладно хоть «хрусталики» на халяву достались.

Может, и ничего страшного в них нет, в зомбарях этих. Пусть идут, с такими трофеями-то.