– Надо передать этот важный разговор Пушкину, – сказал мне Жуковский, – и главным образом конец, так как он восхищается благородством Барклая.

Я обещала ему записать; это был настоящий урок военной истории.

Меня заинтересовал военный разговор, и я спросила у Киселева его мнение о Фридрихе Великом. Это его удивило, и он спросил: отчего этот вопрос меня интересует? Я ответила:

– Потому что в царствование Елизаветы мы победили его, а он слыл за великого полководца.

– Мы также победили и Карла XII, – возразил Киселев, – и Наполеона еще до Веллингтона; мы воспользовались уроками. Карл XII нас победил, но зато Петр Великий тогда научился военному искусству; что было суждено России, то и должно было случиться. Как творческий гений, по-своему, Петр Великий выше Наполеона, так как Петр не имел ни его образования, ни того положения, которое революция создала для Бонапарта. Только военный генерал мог в то время захватить власть, и об этом мечтало несколько человек: Дюмурье и другие. Это носилось в воздухе.

– А что вы думаете о Карле XII?

– Он гораздо ниже Густава Адольфа. Он уничтожил то, что Густав Адольф создал в Швеции. Это рубака, солдат, иной раз совершенно сумасшедший; он опоздал родиться: это человек XIII века, Петр же Великий по своим идеям был на сто лет впереди своего века… Настоящий гений!

– А Фридрих Великий?

– Ума в избытке, характер легкий, принципов не хватало и на двадцать четыре часа. Натура антипатичная, но он создал военную Пруссию, и она останется военной; это вошло в ее плоть и кровь.

– Мы ее разбили!

– Это восхищает вас?

– Да, потому что это случилось в царствование женщины.

Киселев расхохотался и сказал мне:

– Женские царствования часто бывали славны. Елизавета Английская, наша Елизавета, Екатерина – по-моему, блестящие царствования. Слава Екатерины немного затемняет Елизавету Петровну, но ей воздадут должное; Россия процветала в ее время…

Государь заметил, что я разговариваю в углу с Киселевым, и подошел к нам, осведомился о предмете нашей беседы, много смеялся, когда Киселев все рассказал ему, и сказал мне:

– Я не подозревал в вас военного человека.

– Отец мой находился под начальством Потемкина при Измаиле, Ваше Величество, и под начальством Суворова под Очаковом, а дед мой Лорер сражался на Кавказе во времена Цицианова.

– Причины прекрасные, тем более что ваш отец был георгиевским кавалером, а дед ваш Цицианов был двоюродным братом знаменитого генерала. Но я надеюсь, что вы не любите войну? Я ненавижу ее; это остаток варварства, самая грустная необходимость, и я никогда не мог понять Наполеона. Если бы он остановился до 1812 года, то, по моему мнению, он выказал бы больше гениальности. Надо уметь останавливаться вовремя; уметь ограничить себя – большая мудрость.

Как только он отпустил меня, я скорее убежала к себе, чтобы записать все это; все для «Феникса» Sweet William’a.

Я спрашивала Великого Князя Михаила, что он думает о Наполеоне и Бернадотте. Он ответил мне:

– Бернадотт не любил Наполеона, но все-таки давал ему хорошие советы; после Эрфурта и Тильзита величие вскружило голову Наполеону. Мне часто вспоминается одно замечание моей матери: думая об этом человеке, и необыкновенном и даже сумасбродном, она говорила: «Только на высотах и является головокружение». У Наполеона не хватало правильности в суждениях, здравого смысла и умеренности. У Петра Великого, у Императрицы Екатерины – моей бабушки был верный взгляд и удивительный здравый смысл. При поражениях Наполеон никогда не терял головы, но победы, особенно Йенская, совершенно вскружили ему голову. Он даже с королевой Луизой поступил как выскочка; он был мелок в победе. Вы слишком молоды, чтобы знать все это, но он оскорбил королеву, женщину в королеве.