14-го в конце дня разводье начало закрываться, и, наскоро упаковав сани, мы поспешили перейти через движущиеся обломки льда. Теперь мы оказались в зоне высоких параллельных хребтов из ледяных глыб, покрытых глубоким снегом… Когда спустя некоторое время приемлемый проход через этот барьер был найден, мы вышли к серии очень маленьких, но чрезвычайно могучих и крепких многолетних льдин, снег на которых был еще глубже и мягче, чем на южной стороне разводья. В конце 16-часовой работы я остановил продвижение, хотя мы были лишь в 2–3 милях к северу от большой полыньи.

Во время первой части следующего перехода мы переправлялись через обломки очень мощных старых льдин, медленно движущихся на восток. Часто нам приходилось ждать, когда куски подойдут друг к другу достаточно близко, дав нам возможность перейти с одного на другой. Далее мне пришлось отклониться на восток из-за непроходимого участка, простиравшегося на запад, северо-запад, север и северо-восток, насколько хватало глаз. Когда же мы обошли это препятствие и снова взяли курс на север, нас остановила полынья шириной около 50 футов. С этих пор каждый следующий день был очень похож на предыдущий, иногда мы проходили больше, иногда – меньше, но суточное продвижение, несмотря на все наши усилия, неуклонно сокращалось. Туман и штормовая погода тоже задерживали нас.

Цитата из моего журнала:

«21 апреля. Игра закончена. Конец моей 16-летней мечте. Ночью прояснилось, и утром мы вышли. Снег глубокий. Две крошечные старые льдины. Мы пришли к новому участку из многолетних ледяных глыб и глубокого снега. Осмотр с высоты тороса показал, что все это, насколько можно увидеть, простирается на север, восток и запад. Две старые льдины, на которые мы только что вышли, – единственные в поле зрения. Далее все непроходимо, и я отдал приказ поставить лагерь. Я знал, что я сражался наилучшим образом, и это сражение было отважным. Но я бессилен совершить невыполнимое».

Через несколько часов после того, как мы остановились, с севера донесся звук, напоминающий мощный прибой, и он продолжался все время, пока мы стояли в этом лагере. Видимо, льдины в этом направлении под воздействием ветра сталкивались друг с другом, или, что, пожалуй, более вероятно, поскольку шум продолжался длительное время, весь паковый лед медленно двигался на восток. Ясный день дал мне возможность сделать наблюдения, которые показали, что наша широта 84°17′27′′ с. ш., магнитное склонение[110] 99° к западу. Я сделал несколько фотографий лагеря, вскарабкался и с трудом пролез по сломанным льдам и по снегу, проваливаясь по пояс, на несколько сотен ярдов к северу, дал собакам двойной рацион и решил поспать несколько часов, если удастся, чтобы подготовиться к возвращению.

Мы начали обратный путь вскоре после полуночи 21 апреля. Было облачно, ветер дул с запада, и шел сильный снег. Я спешил с выходом, чтобы как можно дольше использовать наши следы, прежде чем они исчезнут. В условиях сомнительной видимости и метели след держать было крайне трудно. Мы не раз теряли его, и нам приходилось рыскать, как ищейкам. Когда мы подошли к последней полынье нашего северного маршрута, то на месте открытой воды, прервавшей тогда наше продвижение, располагалась громадная гряда торосов предположительно 75–100 футов высотой, под которой исчезли наши старые следы. Из-за движения льдин след здесь был утрачен…

Для меня это был мучительный переход. Я не спал предыдущую ночь, и к физическому напряжению от транспортировки саней добавились умственные усилия, направленные на поиски следа. Наконец мы поставили лагерь, но лишь на несколько часов, ибо я сознавал, что весь пак медленно движется и наш след исчезает повсюду, прерывается новыми торосами и разводьями и наше возвращение в известной степени будет почти таким же (если не таким же) медленным и трудным, как наше продвижение вперед… При пересечении полыньи я чуть не потерял двое саней и собак, привязанных к ним. По прибытии к Большому каналу