Статуй.

Любопытно, что Поль де-Кок действительно начал носить орден, но был уличен и отдан под суд за неправильное ношение орденов.

Скажите Семевскому[15], что если он хочет купить эту коллекцию, то пускай поспешит. Ее уж торгует один англичанин.

Из письма к А. Н. Еракову[16] от 9/21 декабря 1875.

Ницца (18–2, с. 238–240).

Если будете продолжать характеристики писателей, то имейте в виду следующее:

Краевский Андрей[17]. В 1841 году, когда заблудившийся Чичиков ночевал у Коробочки, последняя в ту же ночь понесла, а через девять месяцев родила сына, которого назвали Андреем и который впоследствии соединил лукавство Чичикова с экономической бестолковостью Коробочки.

Стасюлевич Михаил[18]. По прошествии нескольких месяцев по рождении Андрея, Коробочка снова была в охоте, и к ней, заблудившись в хрестоматии, попал Алексей Галахов[19]. После чего родился сын Михаил, который соединил тупоумие отца с бестолковостью матери.

Пыпин Александр[20]. После того, через некоторое время, Коробочка вновь была в охоте и, гуляя в саду, почувствовала, что в нее заполз живчик. Живчик этот был принесен ветром из Общества любителей истории и древностей в общем собрании с Обществом любителей российской словесности. И хотя Коробочка могла сказать: «како могло быть сие? греха бо не знаю» – тем не менее достоверно, что через 9 месяцев родился сын Пыпин, который уже ровно ничего в себе не соединил.

Из письма к A. C. Суворину от 23 января/4 февраля 1876.

Ницца (18–2, с. 251).

Умер Авдеев[21]. На могилу его я сочинил след‹ующую› эпитафию. Авдеев, Михаил Васильев. Духом вольноотпущенный. Будучи крепостным, пел на манер Рубини[22], играл на скрипке на манер Контского[23] и готовил котлетки на манер пожарских. Впоследствии приобрел привычку собак у каждого столбика ‹– – –›; ‹– – –› Лермонтова, ‹– – –› Тургенева, задумал ‹– – –› Льва Толстого, но смерть застигла его в этом намерении. Мир праху твоему, добрый человек!

Я думаю, что это и справедливо, и прилично. Скабичевский[24] на эту тему написал бы три статьи по 4 листа каждая, и все-таки нельзя было бы понять, кто кого ‹– – –›. А я люблю писать кратко, справедливо, ясно и прилично. Оттого и нравлюсь… иногда.

Из письма к П. В. Анненкову от 15/27 февраля 1876.

Ницца (18–2, с. 261).

Сидим мы с Унковским[25] и удивляемся: как это ты так нерасторопен, братец! Тертий[26] вот уж с месяц как назначен, а ты и до сих пор с поздравлением не бывал! В прошлый сезон мы с ним в сибирку игрывали, а нынче думаем: вот кабы Павлов[27] приехал, он бы к нему съездил, а от него к нам, – все бы хоть частицу аромата с собой принес. Он говорит, что это второй пример: Ломоносов и он. Он еще хуже, ибо незаконнорожденный. Прямое, говорит, доказательство, что Россия государство демократическое. Ржевский протоиерей прислал телеграмму: блаженно чрево родившее (носившее, кажется!) тя и сосцы яже еси сосал. И он не сам ответил, а Брилианту велел: читал с удовольствием и благодарю ржевское духовенство. Многие из смеявшихся над ним покаялись, и многим благочестивым людям являлся Татаринов и говорил: ныне только разрешились узы, сковывавшие душу мою![28]Он же, когда ему о сем было повещано, только сказал: откуду мне сие? Великий Михаил[29] обиделся: как это на место его, сына секретаря московского магистра, сделали незаконнорожденного сына ржевского аптекаря! Говорят, он и до сих пор не может опомниться: сидит и плачет, а митрополит Филофей[30] клетчатым платком утирает ему слезы.

Это, говорит он, слезы благодарности, батюшка! сладкие слезы! пущай текут! И в благодарности, отвечает Филофей, не надлежит чрезмерного дерзновения выказывать, но смириться и рещи: твори господи волю свою! На первый раз ему поручено: устроить хор певчих при домашней церкви в дому Г‹осударственного› конт‹ролера›, и я слышал, будто